— Не забывай, детка, — говорит она, и салон машины погружается в тень, когда она проезжает под пологом леса, и машину начинает подбрасывать на жуткой тропинке.
Грег оборачивается и видит, как дом отдаляется все дальше и дальше, и испытывает внезапный восторг оттого, что уезжает.
Повернувшись обратно, он смотрит в окно на густой лес, на проплывающие мимо деревья, на неровный, косой солнечный свет. Он прищуривается, и на мгновение ему кажется, что он видит вдалеке своего мертвого отца в грязи, из дыры на его шее хлещет кровь, которую выталкивают последние ударов умирающего черного сердца. И вот они с Дженни стоят бок о бок и смотрят, как он умирает. А Дженни держит в руке нож для колки льда, все еще покрытый кровью.
— Он хотел убить тебя, — сказала она, и он не стал возражать.
В зрелом, безумном от гормонов шестнадцатилетнем возрасте (разница между ними составляла всего несколько минут — она была старше, а Грега любила называть «остаточным явлением» своего великого рождения), отец застукал их в лесу — похожем на тот, что окружал их сейчас — за домом в Топанге. Таких, как отец, нынешняя молодежь называет настоящими ублюдками, и с тех пор, как мать умерла при родах (Грег тоже винит в этом Дженни, но в шутливой форме), папа стал сущим дьяволом.
Он был религиозным человеком, но скорее в духе Ветхого Завета. Любил орать на чернокожих, латиноамериканцев и, что хуже всего, на гомосексуалов. С них отца просто воротило, и за свои годы становления Грег и Дженни наслушались тонну проповедей об огне и сере.
Конечно, лишь он сам был виноват в том, что произошло между его детьми-близнецами. Во-первых, отец заставлял их делить спальню вплоть до подросткового возраста, и если он не знал, о чем думают двенадцатилетние и тринадцатилетние ночью в постели, то что с него можно взять? Черт, да Дженни сделала Грегу первый минет, пока этот старпер смотрел в гостиной «Клуб 700». Грег даже ждал, что их поджарит метеорит или молния, пока они кувыркались на односпальной кровати, и ничто не отделяло их злодеяние от отца, кроме бумажно-тонкой двери спальни без замка и одеяла, такого старого и поношенного, что больше походило на толстую простыню, чем на покрывало.
Поэтому, когда он нашел их пару лет спустя, в лесу, на склоне холма, неподалеку от их дрянного старого дома, то пришел в ярость. Он прыгнул на Грега и начал бить по лицу, в грудь, по яйцам и в живот. Дженни, обнаженная, как дикий олень, кричала ему остановиться, но мужчина потерял всякий рассудок, и Грег, теперь в полубессознательном состоянии, с отвисшей сломанной челюстью и залитым кровью правым глазом, едва мог разглядеть ее розовую фигуру, роющуюся в сброшенной одежде.
Пока отец готовился к тому, что могло стать последним ударом, Дженни ловко подскочила и вонзила ржавый восьмидюймовый нож для колки льда в яремную вену их отца. Затем вытащила и собиралась ударить снова, когда тот скатился с Грега на спину, а кровь била из раны гейзером. Даже Дженни удивила такая скорость.
— Видимо, я проткнула вену, — тихо сказала она и стоически наблюдала, как он булькал и паниковал на листьях, его глаза были белыми как яйца, а рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на причал.
Через мгновение, может, когда спал первый шок, громила и фанатик Библии Джим Лэниган начал вставать, видимо, чтобы разобраться в ситуации, придумать им наказание и так далее. Но Дженни позаботилась об этом, проткнув его быстрее гадюки.
Раз-два.
Первый удар пришелся на сердце, а второй — прямо в правый глаз, где нож и остался.
Грег недолго смотрит на Дженни, а затем его взгляд опускается на ее бедро. Она идеально вычистила нож после того, как они похоронили своего отца. И, насколько ему было известно, с тех пор никогда с ним не расставалась.
— Если они не захотят убивать мальчика, мы сами можем этим заняться, — говорит Грег, довольный тем, что Дженни одарила его своей самой сексуальной улыбкой.
— Да?
— Конечно, если ты так хочешь, — говорит он и натягивает кепку пониже на лоб, глядя вперед и наблюдая, как густой лес расступается перед ними, словно от мощи их общей воли. — Я не возражаю.
Часть седьмая: Зараза
1