Дитя среди чужих

Джим поворачивается к Генри, все еще держа шипящего, брыкающегося монстра железной хваткой.

— Не будь идиотом, Генри. Я выбрасывал мусор, мыл коридоры и разговаривал, как придурок Ф-Ф-Фред не для того, чтобы какой-то инопланетный жук мне все просрал. Понял, парень?

Генри не отвечает, но отходит от Джима, ближе к Лиаму.

— Молодец. А теперь свалите с дороги.

Когда он поднимает малыша высоко в воздух, существо, почуяв опасность, возобновляет метания, но Джим не обращает внимания и подходит к разбитому окну, теперь перекрещенному двумя потрепанными досками. Он поднимает ботинок и пробивает нижнюю доску, старый клочок ткани свисает с подоконника на ниточке, а последние зазубренные осколки стекла все еще цепляются за раму.

Малыш вцепляется в лицо Джима концом одной конечности, царапая плоть, но у Джима нет на это времени. Он выпрямляет руку и сгибает локоть так, чтобы болтающееся существо находилось слишком далеко от его тела и не могло нанести какой-либо ущерб. Ребенком он точно так же держал кошек, хватая их за загривки, пока они царапались, извивались и шипели. От него тогда не сбежал никто. Раньше это было для него чем-то вроде хобби. Убийство кошек. Он ненавидел этих чертовых тварей.

А это? Ничем не хуже. Просто животное, о котором нужно позаботиться. Разобраться.

Утилизировать.

Но сначала Джиму нужна публика. Определенная публика, состоящая из одного.

Прикладом пистолета он выбивает верхнюю доску из креплений и убирает остальную часть оконных рам, раскрывая прямоугольник с голубым небом вверху и наклонной крышей внизу, грязная старая черепица простирается на дюжину футов в сторону сарая и леса.

Джим осторожно пролезает в окно, затем быстро просовывает другую руку, чтобы у существа не было шанса ухватиться за края рамы (еще один трюк, которому он научился, когда топил кошек: никогда не колебаться, опуская их в ведро). Он вытаскивает малыша из окна и торжествующе поднимает ввысь, улыбаясь, как мальчик, получивший приз за первое место.

Он поворачивается и идет по верхушке крыши к дальнему краю, осматривая окружающие деревья. Он не видит ее, но знает, что она там. Наблюдает. Ждет нужного момента.

Джим бросает взгляд на Лиама и Генри, которые внимательно наблюдают за ним — Лиам с озабоченно нахмуренными бровями, мальчик с широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Она меня видит, так ведь, Генри? — кричит он.

Генри не отвечает, но это и не нужно. Джим понимает, что страх на лице Генри лишь частично является его собственным. Джим наконец понимает, что когда смотрит на мальчика, то в некотором роде смотрит и на мать.

Идеально.

— ЭЙ, МАМА! — ревет он, теперь стоя всего в нескольких дюймах от края крыши, высоко держа своего пленника, новорожденное существо слабеет от усилий, его конечности двигаются медленнее, шипение перешло в тяжелое дыхание, в широко раскрытых белых глазах застыл страх.

— У меня тут кое-что твое! — орет Джим, высматривая движение за деревьями. — Может, выйдешь и ЗАБЕРЕШЬ?

Проходит мгновение, затем другое. Джим наблюдает. Выжидает.

Вот.

Не более чем в десяти ярдах от них существо медленно, осторожно выходит из глубокой тени на солнечный свет, не сводя золотистых глаз с Джима и ее ребенка.

— Попалась, — шепчет Джим.

Затем последний раз поворачивается к Генри и подмигивает.

14

Генри тянет Лиама за футболку.

— Заставь его прекратить, — хнычет мальчик. — Они оба кричат, я слышу. Я больше так не могу, — он трет виски, будто силясь отключить ужасный звук, вытеснить существ из головы.

Лиам хмурится.

— Честно, парень? Этот уродец снаружи? Если он умрет, как и та сумасшедшая сучка в лесу, мне все равно. Насколько я понимаю, она сама напросилась.

Он оглядывается на выбитое окно, наблюдает, как Джим ревет с крыши, подбрасывая извивающееся чудовище высоко в воздух. Ему вспомнилась картина, которую он однажды видел в начальной школе, — Персей, держащий высоко голову Медузы со змеями вместо волос, что превращали людей в камень. У него мелькнула мысль о том, как появились такие мифы, как вообще зарождаются истории, какие мифические существа могут существовать на самом деле, что породило такие ужасные истории о мистицизме, смерти и мести.

— Сраные боги, — бормочет он. — Генри, послушай меня.

Но глаза Генри прикованы к Джиму и малышу. У мальчика текут по щекам слезы, а из носа — сопли. От него воняет мочой, в волосах вши, и Лиаму он еще никогда не казался более одиноким или беспомощным.

— Генри! — строго повторяет он и легонько встряхивает мальчика за плечи. — Послушай, пожалуйста.

Наконец, Генри поворачивается.

Лиам делает глубокий вдох, давая себе еще три секунды на раздумья. Но он и так прекрасно знает, что уже принял решение.

— Генри, я вытащу тебя отсюда. Я отвезу тебя домой.

Генри шмыгает носом, вытирает его тыльной стороной грязной ладони. Затем морщит лоб.

— Ты? — спрашивает он, окидывая Лиама с головы до ног почти комичным в своем презрении взглядом. — Почему? В смысле, почему сейчас? И как?