— Впечатляет, — говорит Джим, едва ли достаточно громко, чтобы его услышал кто-то, кроме него самого и скулящего существа в кулаке.
Джим поднимает пистолет в правой руке и направляет в затылок малыша.
Существо начинает идти вперед.
— СТОЙ! — орет Джим, и она останавливается, подняв руки еще выше. Теперь он видит ее четче, ее лицо — глаза мутные, инопланетные, а рот открывается и закрывается, будто она разговаривает сама с собой. Молится.
Малыш обмяк; из глубины его горла вырывается тихий скулеж. Затем, медленно, жалко, он поднимает две верхние конечности и протягивает их к существу внизу. Скулеж становится громче.
Руки матери наклоняются вперед, как бы тянутся.
— Ты совершила большую ошибку, связавшись со мной, — говорит мужчина.
— Джим!
Джим быстро поворачивает голову, чтобы оглянуться на Лиама. Генри не видно.
— Не надо, — просит Лиам.
Джим только ухмыляется, в его глазах пляшет безумие.
Когда лай, рычание и безумное царапание из коридора затихает, Лиам понимает, что время пришло.
Он отходит от окна, подходит к двери, достает пистолет и целится, готовый к виду диких глаз и пенящейся собачей пасти, губы оттянуты назад, обнажая желтые зубы. Он оглядывается на Генри, затем берется за дверную ручку и дергает.
Защелка отодвигается, и дверь со скрипом открывается. Краска с другой стороны содрана до голого дерева; полосы крови в форме лап окрашивают нижнюю половину — только это говорит о том, что твари пытались проникнуть внутрь.
Сами же собаки исчезли.
Все еще держа пистолет наготове, Лиам выглядывает в коридор и видит, как внизу лестницы исчезает серый хвост, направляясь к кровавому месиву.
— Она отозвала их, — объясняет Генри, тихо подходя и становясь рядом с Лиамом.
Мужчина смотрит на мальчика сверху вниз, берет его пальцем за подбородок и поднимает лицо, чтобы заглянуть в его глаза.
— Ну вот, Генри. Это наш шанс. Возможно, единственный.
— Пожалуйста, не дай ему убить малыша.
Лиам не отвечает. Он опускается на одно колено и смотрит на Генри.
— Иди в сарай. Сделай то, о чем мы договорились. Я пойду прямо за тобой. Уже почти конец, Генри. Послушайся меня, и выберешься целым и невредимым. Пора валить, ясно? Больше никаких вопросов.
Генри оглядывает пустой коридор, затем в последний раз оборачивается на Лиама. Он протягивает руку и кладет ее на заросшую щетиной щеку Лиама, изучая его глаза.
— Пожалуйста, иди, — говорит Лиам, его эмоции неуютно бурлят в разуме, в сердце. — Обойди сзади, и он тебя не заметит.
Генри убирает руку. Не говоря ни слова, он бежит по коридору к лестнице.
Лиам ждет, пока парень исчезнет, убеждается, что не слышит ни его криков, ни новых нападений собак. Снизу раздаются лишь быстрые, мягкие шаги мальчика, бегущего по деревянному полу прочь.
Вернувшись к окну, Лиам наблюдает, как Джим направляет пистолет в затылок червеобразному дикому существу. Вдалеке он может разглядеть крышу сарая, к которой сейчас побежит Генри.
Ему нужно отвлечь Джима, выиграть Генри немного времени.
— Джим! — кричит он.
Джим улыбается Лиаму, затем снова поворачивается лицом к матери. Слева от него проносится синяя полоса. Генри бежит к сараю.
Он смотрит на мать сверху вниз, и улыбка превращается в сжатые губы.
— Мне жаль, правда, — говорит он и приближает ствол на дюйм к гладкой малиновой головке. — Но честно? Реально?
Руки матери опускаются, и она размытым черным пятном бежит к дому, к своему ребенку.
— Никто, я повторяю, никто не может издеваться надо мной и остаться в живых.
Выстрел похож на взрыв пушки, и череп ребенка разлетается на части.
В руке Джима мышцы существа расслабляются. Тело в его ладони теперь похоже на мягкую резину. С отвращением он сбрасывает эту штуку, наблюдая, как та безжизненно падает на землю.
Генри добегает до сарая и рывком распахивает дверь. Он слышит, как Джим что-то говорит, но затем его голова наполняется такой слепой паникой и отчаянием, что он падает на четвереньки, а перед его глазами расплываются трава и грязь.
Раздается оглушительный хлопок выстрела, и кажется, что половина Генри немеет, словно часть его разума только что исчезла, улетела по ветру. Но другая часть вспыхивает, как взрыв, ослепляющая, ярко-белая, такая яркая, что мальчик рефлекторно зажмуривается, накрывает веки руками и приказывает всем своим чувствам
Он падает на колени, крича от ужасной, пронзительной боли; худшей агонии, которую он когда-либо испытывал, которую вообще мог себе представить.