Дитя урагана

Сообщения о колоссальных прибылях военной промышленности порождали все более сильный протест против войны; между тем от рабочих требовали жертв, снижали им заработную плату; усилились преследования людей, в силу своих убеждений отказывающихся от военной службы, а также профсоюзных деятелей, которые пытались отстоять права, завоеванные рабочими за целое столетие борьбы.

35

Первая же попытка федерального правительства навязать австралийскому народу мобилизацию на военную службу за океаном вызвала широкую волну сопротивления. Никогда не слышала я таких яростных дебатов.

До начала референдума людям, которые знали правду, для чего нужна эта мобилизация, чинили всяческие препятствия. Газеты не печатали их протесты. Им отказывались предоставлять городские залы и другие помещения, где обычно проводились собрания. Они выступали на перекрестках улиц, а также всюду, где можно было собрать толпу. Я слышала несколько таких выступлений, однажды меня даже чуть не выкинули вон из зала в рабочем клубе Коллингвуда, когда какая-то рослая женщина заметила, что я веду записи.

— Я только записываю для памяти факты, чтобы при голосовании сделать правильный выбор, — сказала я ей.

Однако сама я была растеряна и не знала, какой же выбор будет правильным. Алан был во Франции, и от Найджела не приходило никаких вестей со времени отступления в Сербии. Я наконец сделала выбор, услышав, как кто-то сказал: «Хирург, делающий операцию, имеет право требовать надежных инструментов для того, чтобы операция эта прошла успешно». Если нужны новобранцы, решила я, они помогут скорей закончить войну; и я проголосовала за мобилизацию, испытывая при этом сильные сомнения.

Референдум 1916 года закончился провалом.

Луч радости блеснул в нашей жизни с возвращением Найджела. Он заразился брюшным тифом и после тяжелого перехода с проводником-греком через горы Сербии на побережье долгое время пролежал в Салониках. Приехав, он поступил работать в один из военных госпиталей и вскоре после этого женился на девушке, с которой обручился еще перед войной.

Письма Алана к маме были всегда бодрыми, он явно старался рассеять ее беспокойство. Однако мне он поверял все свои мысли и чувства. Его угнетали грязь и мерзость вокруг, изнурительные будни войны, из-за которой теряешь время, теряешь жизнь. Описывая напрасную атаку, умерших и умирающих после нее, Алан писал: «Кто-то допустил ошибку!»

И еще, позднее:

«Я начинаю соглашаться со многими из твоих идей, Джуля, милая. Война — скверная штука. Нужно найти способ сделать так, чтобы ее никогда больше не было».

Письма от Хьюго также свидетельствовали о том, что многие в армии устали от войны и переживали разочарование. Ему была поручена цензура над солдатскими письмами, и его собственные письма были «проверены цензором лейт. Хьюго В. Х. Тросселом», так что я узнавала из них об истинном положении дел в Палестине и долине Иордана больше, чем просачивалось в официальные сообщения.

Хьюго страдал от малярии, а брат его Рик был убит во втором сражении под Газой. Хьюго написал мне о том, какая паника поднялась среди командного состава из-за этого неожиданного отступления и как он, едва только стемнело, отправился искать тело своего брата. Он полз через поле сражения, все еще находившееся под вражеским обстрелом, в надежде отыскать Рика среди мертвых и умирающих: он звал его, издавал условный свист, которым они вызывали друг друга еще мальчишками. Но Рика он не нашел и даже не узнал, как тот погиб; ему рассказали только, что брат был в самой гуще боя. Смерть брата привела Хьюго в отчаяние. Что я могла написать ему, как было утешить его в горе? Я знала, что в таком горе нет утешения. Мы с мамой жили в непрестанном страхе за Алана.

Мысли о войне и о наших близких, находившихся в самом ее пекле, никогда не покидали нас. Мама сидела со своей кружевной подушечкой и, пощелкивая коклюшками, плела тонкие кружева, а иногда, примостившись за столиком у окна, рисовала полевые цветы и птиц в подарок друзьям на день рождения. Этель, косоглазая бездомная девушка, которая жила у нас, исполняя обязанности служанки, была очень преданна маме и всегда недовольно пищала, точно рассерженная птичка, когда видела, что мама плачет втихомолку.

Этель мыла посуду и хлопотала по дому, в ее дела никто не вмешивался. Мне по-прежнему приходилось зарабатывать на жизнь, и я писала для популярного женского журнала серию рассказов под названием «Бабушкин мир». В них рассказывалось о том, как повлияла война на некоторые наши крестьянские семьи. В свободное время я работала над романом, действие которого происходило на опаловых приисках. Однако нелегко было сосредоточиться на нейтральной теме, когда из головы у меня не выходили тревоги и тяготы войны — и на родине и за океаном.

Найджел получил врачебную практику в Пирамид-Хилле, откуда он прислал письмо, умоляя меня приехать и похозяйничать у него в доме, пока не вернется его жена, которая должна была родить первенца.