Дитя урагана

Надо сказать, что моя душа так никогда и не оправилась от этого первого разочарования в боге. Ни чтение Библии, ни посещения церквей, ни семейные молитвы, заполнявшие мою юность, ни даже годы религиозного воспитания не уничтожили моего тайного сомнения в доброте и всемогуществе, которые приписывались богу.

Весьма торжественным событием всегда бывал наш с отцом визит к тете Агнес. Однажды, собираясь к ней, отец упомянул про церковь; и, поскольку одеты мы были празднично, как всегда когда ходили в деревянную церквушку около бабушкиного дома, я настроилась соответствующим образом. Но у тети Агнес мы не пели и не становились на колени. Я спросила отца почему. И была разочарована, услышав, что мужа тети Агнес зовут Уильям Чэрч[5]. Значит, она была миссис Чэрч, и хотя в ее доме я испытывала благоговейный трепет, но ни петь, ни молиться там не полагалось.

Тетя Агнес была старшая сестра отца, прозванная в семье «герцогиней». Любая герцогиня могла бы позавидовать величественности и милостивой снисходительности ее манер. Даже отец слегка побаивался ее — а может, делал вид, что побаивается, — так как всегда старался задобрить ее и при ней держался почтительно и сдержанно, чего в обществе других сестер я за ним не замечала. С теми он веселился от души, поддразнивал их и шутил, как мальчишка; он всегда оставался младшим братом, от которого можно ожидать любого озорства, хотя со стороны выглядел весьма представительным и важным господином в цилиндре, сюртуке и черных брюках — костюме, который в те дни носили все люди с положением.

В гостях у тети Агнес отец всегда вел себя безупречно, и от меня требовалось то же самое. Тетя Агнес, на вид очень хрупкая и болезненная женщина, была матерью пяти рослых сыновей и трех дочерей, и почти все они уже были люди семейные, обзавелись детьми. И хотя тетя Агнес носила теперь фамилию Чэрч, тем не менее она считала себя главой рода Причардов в Австралии. На Новой Зеландии фермерствовал дядя Артур, красивый, сильный мужчина, самый старший из Причардов; но он был слишком скромен, чтобы оспаривать авторитет тети Агнес.

Обычно тетя Агнес принимала нас, сидя в кресле, одетая в платье из плотного черного шелка с узким лифом и кружевным гофрированным воротничком, на котором красовалась брошь с крупной камеей; ее седые волосы, уложенные толстыми колбасками, прикрывал кружевной чепец. Она, видимо, понимала, что отец — самый выдающийся в семействе, и отдавала должное его осведомленности обо всем на свете; в то же время она постоянно давала ему советы и словно поучала его; отец принимал все это с большим тактом и отвечал ей всегда мягко и терпеливо. Иногда после визита к тете Агнес отец говорил маме:

— Сегодня герцогиня была к нам весьма милостива.

К моему удивлению, наша герцогиня при всей ее величавости и благородных манерах проглатывала согласные в начале слов, что, как меня учили, было совершенно неприлично.

И еще она говорила с каким-то странным акцентом и все время пришепетывала. Отец рассмеялся, когда я спросила его, почему тетя не выговаривает слова как следует.

— Это особенность всех уэльсцев, — сказал он, желая то ли оправдать ее, то ли просветить меня — я так и не узнала. — Тетя Агнес привыкла так говорить еще там, в Англии.

Монмаут, объяснил отец, — это небольшое графство на границе Англии и Уэльса. Дедушка считал себя коренным англичанином, хотя фамилию носил уэльскую: «Причард» происходит от уэльской приставки «эп», что означает «сын такого-то», и имени Ричард. Поэтому-то он так решительно настаивал, чтобы наша фамилия писалась с «д», а не с «т» на конце.

Отец очень мало помнил о своем детстве в Монмауте; это и не удивительно, ведь ему было всего четыре года, когда семья переселилась в Австралию. Он лишь смутно припоминал, как собирал с сестрами первоцветы в лугах и распевал вместе с ними:

Позолотит весна лужок.
В цветах — лесистый край.
Дуб зацветет, у его ног
Боярышник сплетет венок
Венок твой, месяц май...

Его правнуки и поныне поют эту же песню, которую отец любил распевать своим звучным голосом с красивыми переливами.

5

Отец подыскал нам жилье раньше, чем устроился на работу. Это был небольшой дом в унылом предместье, на улице, тесно застроенной такими же унылыми домишками. Сада при доме не было, и вид из окон открывался все на ту же унылую улицу.

После домика на холме в Левуке среди тропической растительности с радующей глаз перспективой синего моря и островов вдали да и после чудесной бабушкиной старой усадьбы, с ее огромными эвкалиптами у ворот, аллеей стройных сосен, словно охраняющих вход, и фруктовым садом в цвету, ни отец, ни мать не могли привыкнуть к жизни «прямо на улице», как они говорили.

И после того, как однажды ночью крыса чуть не отгрызла Найджелу палец, родители спешно переехали в Брайтон, в более просторный и удобный дом неподалеку от моря.