Дитя урагана

Для детей это кресло было почти святыней. Сесть в него они не смели и только в ужасе открывали рты, когда какой-нибудь ничего не подозревающий гость святотатственно ерзал, пристраиваясь поудобнее на багряных страстоцветах. Том однажды даже сделал замечание миссис Джемисон. Он объяснил, что кресло это особенное и только исключительным людям вроде бабушки Сары, епископа или кэпа Кроуфорда позволено в нем сидеть.

Хэн терялась в догадках, как кресло попало в тележку бакалейщика; ребята поспешили домой, торопясь рассказать все Розамунде-Мэри. Они были уверены, что второго такого кресла ни у кого на Холме нет и быть не может.

Потом мимо них, громыхая, проехала еще одна тележка. Джордж Смизерс, мальчик из мясной лавки, правил косматой рыжей лошаденкой и одновременно придерживал шифоньер, который Хэн с братьями привыкла видеть дома, в столовой, около обеденного стола. Кроме шифоньера, в тележку было втиснуто несколько стульев, тоже из столовой; когда на дороге попадались корни, тележку встряхивало и стулья так и прыгали вверх-вниз. Джордж Смизерс беззаботно насвистывал «Вот тут-то мы повеселимся», а тележка знай себе катилась вниз с холма.

Не сомневаясь, что дом в их отсутствие ограбили, ребятишки до самого порога мчались как угорелые. Впопыхах они даже не заметили ни беспорядка в саду, ни красного флажка, все еще висевшего на воротах. Они ворвались в дом, громко зовя Розамунду-Мэри. Хэн нашла ее в почти пустой гостиной — закрыв лицо руками, она сидела в соломенном плетеном кресле.

— Успокойся, мамочка! — весело закричала Хэн, думая, что мать горюет из-за украденной мебели. — Мы знаем, кто воры. Плюшевое кресло у Эдди Грогана, мы сами видели наше кресло в его тележке!

— И еще... и еще... — захлебываясь, твердил Том.

— Смизерсы взяли шифоньер и стулья, — докончил за него Тедди.

Розамунда-Мэри отняла руки от лица. Слабая улыбка промелькнула в ее глазах, уголки губ дрогнули. Она взглянула по очереди на всех троих, словно не зная, что им сказать.

В дверях позади мальчиков появилась Джесси.

— Мисс Хэн, идите кушать, — сказала она резко. — Ну, живо!

— Мама, я пойду к мистеру Долану, он сразу заставит Грогана и Смизерса отдать наши вещи, — одним духом выпалила Хэн.

— Хэн, милая, да их вовсе не украли, — сказала Розамунда-Мэри. — Мы... мы их продали. Сегодня здесь было то, что называется аукционом.

Хэн, ничего не понимая, смотрела на мать; мальчики тоже стояли молча и только таращили глаза. Джесси выпроводила их из комнаты.

— Идемте, какао остынет, — сказала она, — и провалиться мне на этом месте, если я стану его разогревать!

Хэн не двигалась с места, продолжая глядеть на мать: она понимала одно — мать зачем-то отдала чужим кресло и шифоньер, вещи, свято оберегаемые и любимые в семье.

— Ты правда отдала им кресло? — все еще не веря, спросила она.

Розамунда-Мэри кивнула; она не стала объяснять разницу между «отдала» и «продала» и причины, сделавшие продажу кресла неизбежной.

А Хэн уже представляла себе, как толстые Грогановы отпрыски с широкими веснушчатыми физиономиями и вечно сопливыми носами, которых она всегда недолюбливала, резвятся вокруг малинового плюшевого кресла; и, очень может быть, даже сидят, развалившись, на вышитых страстоцветах. Если бы ей самой хоть раз довелось посидеть в этом священном кресле, возможно, она терзалась бы меньше. Но она никогда не сидела в кресле и Тедди тоже, только Тому как-то раз позволили посидеть в нем после болезни, желая чем-нибудь его побаловать.

— Зачем ты это сделала? — возмущенно крикнула она матери. — Ведь это же наше лучшее кресло!

— Ах, Хэн! — воскликнула мать, удивленная ее яростью.

— Не хочу, чтоб оно досталось Гроганам! — И Хэн горько заплакала. — Не хочу, чтоб его продавали! Хочу, чтоб оно было наше!

— Хэн, милая, — со вздохом сказала Розамунда-Мэри, раздраженно и устало отбрасывая назад выбившуюся прядь. — Мне тоже не хотелось, чтоб оно досталось Гроганам. Не мучь меня, мне и без того тяжко!»

Вот так это все и началось.

А потом, через несколько дней, рассердясь на меня за какую-то шалость, мама вспылила: «Ты что, не видишь, как мы с отцом расстроены? Нам скоро придется уехать отсюда. Отец потерял работу. Хотя ни в чем не провинился... У нас нет денег... Нам даже жить негде...»

Продолжение этой сцены описано в «Буйном детстве Хэн».

«И, потеряв власть над собой, она разрыдалась, жалобно, по-ребячьи. Хэн растерянно смотрела на мать. Сейчас, стоя перед плачущей Розамундой-Мэри, она вдруг почувствовала себя совсем взрослой. Никогда еще мать не была ей так дорога, все ее существо — лицо, мягкие темные волосы, чуть тронутые серебром.

Хэн обняла Розамунду-Мэри.

— Не плачь! — попросила она.

Она не могла видеть слезы матери. Ей было мучительно больно, как от сильного ушиба.

Розамунда-Мэри подняла на нее скорбные глаза.

— Хэн, милая, постарайся быть хорошей девочкой, ладно? — сказала она с мольбой. — Постарайся не огорчать нас, ведь и без того тяжело. Пока мы вместе... нам ничего не страшно... О Хэн, только бы папа был здоров...»