Дитя урагана

Я, разумеется, предпочитала ухаживания этого молодого и красивого офицера. Нам все же удавалось довольно часто встречаться, но для легкой любовной связи я была слишком неискушенна, и Франсуа, надо думать, испытывал некоторое разочарование. Во всяком случае, в Коломбо он купил мне ярко-зеленого с золотом скарабея и преподнес со словами: «Un etre belle et etrange pour une autre»[37].

Тем и завершился наш короткий роман. А приятным беседам с мосье капитаном пришел конец, когда уже вблизи австралийского берега судно сильно накренило и мы вместе со своими лонгшезами покатились к шпигату, где нас и накрыло высокой волной. Выволакивали нас оттуда, точно мокрых крыс. Мосье капитан так и не мог оправиться после этого унижения и забыть широкие ухмылки матросов, спасавших нас.

Первый день в Австралии я обещала провести с Франсуа, но Preux chevalier попросил одного из своих друзей встретить меня. Вместе с нами на катере вверх по реке от Фримантля к Перту поехал и рыжеволосый француз-журналист, направлявшийся на Новые Гебриды, — беседы с ним меня часто развлекали во время плавания.

Радостная, возбужденная возвращением на родную землю, я восторгалась прихотливыми изгибами прекрасной реки, ее заросшими кустарником берегами, дымом лесных пожаров вдалеке, и мне очень хотелось, чтобы французы разделили мое восхищение. Они терпеливо выслушивали мои излияния, но особых восторгов не выражали.

Соотечественника моего явно обижало внимание, которое я оказывала иностранцам. Я старалась, как могла, переводить его слова французам, а их фразы ему, тем не менее все ощущали неловкость. Он упорно не хотел оставить нас, несмотря на наши вежливые намеки и отговорки, настаивал на том, чтобы исполнять обязанности хозяина за завтраком. Между ними едва не вспыхнул скандал, когда и он и французы пожелали заплатить за еду. Мне пришлось самой убеждать французов, что в Австралии они — наши гости.

Франсуа считал себя оскорбленным тем, что я позволила этому человеку испортить нам последний день на берегу. Бесполезно было доказывать, как я старалась избавиться от непрошенного спутника. На судно мы возвратились недовольные и отчужденные.

Рыжему журналисту кто-то сказал, будто австралийцы обожают «походный чай», и он обошел все магазины, пытаясь его купить. Но чая такого сорта не оказалось.

— Что это за «походный чай»? — спросил он, когда катер вез нас обратно на «Австралийца».

— Это чай, который мы варим на пикниках в походном жестяном котелке, — объяснила я.

— О! В таком случае я надеюсь все-таки угостить вас «походным чаем», — обрадовался он.

Я даже не заметила, когда он успел во Фримантле все купить; но на следующий день, уже в море, он торжествующе прошествовал по палубе с дымящимся котелком чаю, а следом за ним официант нес на подносе чашки, блюдца, молоко, сахар и пирожные. Итак, мы выпили «походного чаю» в честь моего возвращения домой!

Долгое плавание и жизнь среди французов сильно помогли мне в изучении этого прекрасного языка, хотя в любви, если не считать мимолетного ivresse[38], как сказал бы Франсуа, я осталась все так же невежественна. Когда мама, Би и мальчики встретили меня в Мельбурнском порту, я в возбуждении буквально оглушила их своей французской болтовней. Алан даже взмолился:

— Бога ради, говори по-английски, Джуля!

26

Если я к этому времени и приобрела кое-какую уверенность в своих писательских способностях, то работа в «Геральде» на первых порах почти подорвала ее.

В число сотрудников этой газеты я попала, очевидно, благодаря своим статьям, присланным из Лондона. Теперь мне предложили вести отдел светской хроники и разных сообщений, представляющих интерес главным образом для женщин. Но по неопытности я очень плохо ориентировалась в повседневной журналистской работе, а в светской жизни Мельбурна — и того хуже. Иногда один вид моих заметок, исчерканных до неузнаваемости, доводил меня до слез. В отчаянии я пошла к редактору и издателю газеты полковнику У. Т. Рэю и сказала, что, по всей видимости, из меня никогда не получится хороший журналист. Полковник Рэй был придирчив, и его редакторский карандаш не знал жалости; но по доброте душевной он всегда старался помочь другим. Он научил меня писать кратко и избегать «высокого стиля» в простых репортажах. Благодаря ему же я получала специальные задания, которые позволяли мне проявить свою творческую индивидуальность.

Одним из таких заданий было написать очерк о приюте для одиноких матерей.

С первой же минуты меня возмутило поведение управительницы, которая показывала мне приют. Девушек она называла не иначе как «правонарушительницами» либо «рецидивистками» и обращалась с ними, словно с преступницами. Крошечные «живые улики», закутанные в отрепья, выглядели невыносимо жалко. Ничего не было сделано, чтобы дети могли принести своим несчастным матерям хоть каплю радости. Наоборот, младенцы рассматривались как постыдное свидетельство грехопадения, а женщинам внушали, что материнство для них — позорное пятно. Моя статья произвела настоящую сенсацию.