За эти годы мне довелось написать немало поздравлений со вступлением в брак и прочесть множество проповедей. Для меня суть таких событий заключается в том, что в «последние времена» (прошу прощения за апокалипсическое выражение) кто-то осмеливается своим поступком выразить уверенность в земном бытии и его будущности. Мне всегда казалось очевидным, что христианин может совершить подобный шаг лишь на основании очень твердой веры и опираясь на благодать, ибо вопреки полной гибели всех вещей человек пытается строить жизнь, из часа в час и со дня на день мечтает о будущем, выгораживает себе место на земле, с которой его сгоняют, среди общего несчастья ищет себе немного счастья. А самое потрясающее – то, что Бог говорит «да» этой странной потребности человека, Его воля совпадает с нашей, хотя обычно бывает наоборот531.
Несколько недель спустя Бонхёффер заговорил о своем чувстве к Марии с Эберхардом Бетге. Как всегда, он старался понять, что говорит ему Господь. 25 июня он писал Бетге:
Я не писал Марии. Сейчас не время для этого. Если дальнейшие встречи невозможны, приятные воспоминания о нескольких высокоэмоциональных минутах в конечном счете непременно растворятся в царстве несбывшихся мечтаний. Это царство и без того достаточно густо населено. С другой стороны, я не вижу, каким образом может состояться встреча, которая не обратила бы на себя внимание и не причинила бы ей боль. Даже от госпожи фон Кляйст нельзя ожидать, чтобы она организовала такую встречу, во всяком случае, не по моей инициативе, поскольку я пока еще не пришел к полной ясности на этот счет532.
27-го числа Бонхёффер вылетел вместе с Донаньи в Венецию по поручению абвера. Затем он побывал в Риме и 10 июля вернулся в Берлин. Он собирался дней через десять поехать в Кляйн-Крёссин, однако не сумел выбраться до 18 августа. С той первой встречи он больше не видел Марию, но как раз в тот момент, когда Бонхёффер вновь приехал в Кляйн-Крёссин, на семью его возлюбленной обрушилась трагедия: отец Марии погиб под Сталинградом.
Пятидесятичетырехлетний Ханс фон Ведемайер командовал измученным и обескровленным, как большинство немецких частей в ту пору, полком. 21 августа русские начали артобстрел, и командир полка был убит. Узнав о гибели отца, Мария немедленно кинулась домой, из Ганновера в Пэтциг. Ее брат Макс писал матери: «Когда я думаю о тебе, мама, то за тебя я не тревожусь. Но меня беспокоит мысль, как вынесет это Мария с ее страстным темпераментом и чрезвычайной чувствительностью»533.
Бонхёффер гостил у Рут фон Кляйст-Ретцов до 26 августа. 21-го числа он написал Максу: