Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

Г и р к а н  I V. У себя при дворе я держу одного философа, некоего Хвистека. На базе концепции «множественности действительностей» он проводит систематизацию и учет всей совокупности Истин. Он тебе разъяснит остальное. Это великий мудрец. Бездека, говорю тебе, едем со мной.

Б е з д е к а. Совесть бывшего художника разрослась во мне до размеров какой-то вселенской опухоли. Новый монстр врастает сам в себя. Чудовища, которых до сих пор мучили в клетках, завоевывают неведомые пространства моего распадающегося мозга.

Э л л а (вставая). Да он же просто спятил. Ваше величество, требуйте, чего угодно, только не отнимайте его у меня. Благодаря своему безумию он в моем обществе создаст великие творения.

Б е з д е к а. Ошибаешься, детка. Мой разум ясен как никогда. Свое безумие я познал давно — оно мне было гораздо менее интересно, чем эта холодная трезвость.

 

Элла бессильно садится.

 

С т а т у я. Это правда. Однажды в моем присутствии он преодолел приступ безумия. Разумеется, безумие было метафизическое. Однако и моя жизнь тоже висела на волоске. Это психический атлет, а иногда и физический.

Г и р к а н  I V. Алиса, поверь, ты была для него только чем-то вроде уксуса, в котором он был законсервирован до моего приезда. За это я тебе признателен. Можешь ехать со мной в Гирканию.

С т а т у я (сходя с постамента). Хорошо — можешь сделать из меня жрицу любого культа. Я готова на все.

Ю л и й  I I. Значит, и ты стала прагматистской, дочь моя. Этого я не ожидал.

С т а т у я. А разве ты сам, святой отец, не прагматик в глубине души?

Ю л и й  I I (вставая). Может быть, может быть. Кому дано это знать? Мое мировоззрение подвержено постоянным колебаниям.

Г и р к а н  I V. Если ты признаешь мою концепцию, я даже могу допустить, чтобы искусство в моем государстве окончательно не угасло. Тебя, святой отец, я назначу меценатом издыхающего искусства, при условии, что ты не будешь вводить в искушение Павла Бездеку. Он может быть абсолютистом только в жизни.

Ю л и й  I I. Ладно, ладно. Не буду. Как бы там ни было, открывается новая перспектива. Между нами говоря, вы себе и представить не можете, как безумно, безнадежно я скучаю в Небе. С сегодняшнею дня продлеваю себе отпуск как минимум лет на триста.

 

Гиркан шепчется с Бездекой.

 

С т а т у я. Юлий Делла Ровере, можешь на меня рассчитывать: я скрашу тебе лет двадцать из этих трехсот своей диалектикой. Вечером, после дня тяжких трудов, ты оправдаешь их передо мной в подлинно существенном разговоре — разговоре с женщиной мудрой и в меру коварной.

Ю л и й  I I. Благодарю тебя, дочь моя. Я еду в Гирканию.

Э л л а (вставая). Больше я так не могу! Все ваши разговоры — какой-то отвратительный кошмар. Я вовсе не добра и не возвышенна, но чувствую себя так, словно угорела в чаду какого-то мерзкого отравляющего газа. А кроме того все это скучно. Вы надрываете мне сердце какой-то дурацкой игрой. Я тоже хочу в Гирканию. Если Павел почувствует себя несчастным, он по крайней мере найдет меня, и я его спасу. Сир, ваше королевское величество возьмет меня с собой?

Г и р к а н  I V. Об этом не может быть и речи. Павел должен забыть о прежней жизни. Вы его тут же склоните к художественному оправданию упадка или черт-те чему еще. Все творческие порывы должны быть подавлены в зародыше.

Э л л а. И чем же это кончится в конце концов? Что потом? Что?

Г и р к а н  I V. Потом, как водится, придет смерть, но вместе с ощущением, что жизнь прожита на вершинах, а не в отвратительном социальном болотце, где искусством заменяют морфий.

Б е з д е к а. Значит, ты противник наркотиков. А я без них не обойдусь.

Г и р к а н  I V. Алкалоиды я еще признаю, но вот психические наркотики безусловно презираю. Творить ты не будешь, в остальном можешь делать все, что угодно.

 

Элла подходит к Павлу и шепчется с ним.

 

Ю л и й  I I. Твоя Гиркания, сир, производит впечатление какого-то санатория для людей, уставших от общества. По твоим рассказам. По существу же это самый обыкновенный приют для банкротов...

Г и р к а н  I V. Но для абсолютных, для тех, кто, не сумев пройти сквозь стену, оставляет на ней пятно размозженного черепа. В этом мое величие.

Ю л и й  I I. Но в конце концов, сир, ты мог бы стать и карманным вором, кем-нибудь вроде князя Манолеску.

Г и р к а н  I V. Мог бы, однако не стал. Я король последнего настоящего королевства на земле. Величие — только в том, что сбывается. Если бы мне не повезло, я с самого начала был бы смешон, и только.

Ю л и й  I I. Ты еще можешь пасть. И что тогда?

Г и р к а н  I V. Это будет падение с некоторой высоты. В конце концов еще не было тирана, который бы не пал.

Ю л и й  I I. Именно в этом и состоит ничтожество: в понятии некоторой высоты.

Г и р к а н  I V. Не могу же я пасть в Бесконечность. Даже в мире физики скорость конечна, ограничена скоростью света. Но практически она бесконечна.