Дюк де Ришелье

Тем временем обстановка накалялась. Дебаты по законопроекту о выборах начались 15 мая. 26 мая Лафайет заговорил с трибуны о «суверенном правосудии» народа. Через два дня палата приняла (с перевесом в один голос!) поправку Камиля Жордана, согласно которой каждая окружная коллегия напрямую избирает одного депутата; тяжелобольной депутат-либерал Шовелен велел принести себя в зал заседаний на носилках, чтобы участвовать в голосовании, его приветствовали криками «Да здравствует Хартия!». На ступеньках крыльца Бурбонского дворца дежурили группки сторонников различных партий, приветствовавшие или освистывавшие прибывавших депутатов. Однако после бурных дискуссий поправка была отвергнута 1 июня большинством в десять голосов. Произошло это потому, что граф де Серр, наконец-то приехавший в Париж, произнес с трибуны пламенную речь, а герцог де Ришельё и Мунье «обработали» нескольких депутатов (злые языки говорили, что купили, однако это совершенно не в характере Дюка). Эти кулуарные уговоры, по его признанию, были «самым тягостным и утомительным делом», однако того стоили. Граф де Серр сказал явившимся его поздравлять: «Мы только что выиграли для Бурбонов передышку в десять лет!»

Но успокаиваться было рано. Толпы политизированной молодежи — студенты, молодые литераторы, наставляемые Бенжаменом Констаном, приказчики, подзадориваемые Жаком Лафитом (банкиром, депутатом-либералом и последовательным противником правительственных мер), — теперь стояли уже вдоль набережных, на мосту и даже на площади Людовика XV (площади Согласия); среди них сновали полицейские в штатском, которых можно было узнать по трости и белой ленте на шляпе. Ришельё велел их отозвать, но было поздно: 3 июня возникла потасовка, окончившаяся гибелью студента-юриста. На следующий день префект полиции запретил всяческие демонстрации вблизи резиденции парламента — тщетно. В последующие два дня конная жандармерия и отряды гвардейцев-драгун раз за разом прогоняли с площади Людовика XV студентов, число которых достигало пяти-шести тысяч.

Седьмого июня Лувель, убийца герцога Беррийского, был гильотинирован на Гревской площади, но это напоминание никого не образумило. Через два дня демонстрации выплеснулись на бульвары; теперь в них участвовали уже не одни лишь студенты, а еще и рабочие, поденщики из предместий Сен-Дени и Сен-Мартен. После троекратного призыва разойтись драгуны поскакали на толпу. Один человек погиб, множество было ранено, с полсотни арестовано. К счастью, после задержания нескольких агентов Лафайета и Аржансона, подстрекавших к мятежу, беспорядки улеглись. (Почти месяц спустя, 13 июля, Ришельё писал об этом Сикару как о «событиях, оставшихся без последствий» и доказавших, что «народ не желает революции, а войска готовы исполнять свой долг».)

Всё это время дебаты в парламенте не прекращались. Наконец 12 июня закон был принят 154 голосами против 95. Через две недели его утвердил король, и 22 июля парламентская сессия завершилась.

На какое-то время герцог мог перевести дух — но ненадолго. Международная обстановка в то время тоже была напряженной. В январе вспыхнуло восстание в Испании, и король Фердинанд VII был вынужден подчиниться якобинской конституции 1812 года. В марте Ришельё и Паскье отправили в Мадрид маркиза де Латур-Дюпена для посредничества между Бурбонами и повстанцами, однако Англия быстро добилась отмены французской дипломатической миссии. Эти события придали размах движениям карбонариев и франкмасонов в Неаполитанском королевстве; весной там сложился заговор офицеров с целью установления конституционной монархии. А от Италии до Франции рукой подать…

В середине августа в Эпинале был арестован драгунский подполковник в отставке Огюстен Жозеф Карон по обвинению в подготовке военного мятежа на манер испанского; 19-го числа волна арестов офицеров и унтер-офицеров прокатилась по четырем легионам, расквартированным в Париже, а также королевской гвардии, было схвачено 138 человек, некоторым удалось бежать. В «Универсальном вестнике» напечатали сообщение о раскрытии заговора с целью свержения монархии и провозглашения правителем «одного из членов семейства Бонапарт» (сына Наполеона).

К счастью, 29 сентября вдова герцога Беррийского Мария Каролина произвела на свет младенца мужского пола, которому Людовик XVHI присвоил титул герцога Бордоского в честь первого города, перешедшего на сторону Бурбонов в 1814 году (при крещении, которое состоится 1 мая 1821 года, мальчик будет наречен Генрихом). Род Бурбонов не пресекся, младенца величали «дитя чуда». Ришельё искренне радовался этому событию, но вместе с тем не мог не испытывать тревоги: рождение мальчика ослабляло позиции его дяди герцога Ангулемского, союзника Дюка, и придавало больше веса Месье в его отношениях с королем. В день благодарственного молебна по случаю чудесного рождения Ришельё прогуливался по своему саду вместе с Поццо ди Борго. Заслышав звон колоколов, Поццо сказал: «Это поминальный звон по династии», — и собеседник с ним согласился…