Дюк де Ришелье

Князь принял де Линя как старого друга, а его спутника — уважительно, но с холодной сдержанностью. Арман был зачислен в русскую армию волонтером, де Линь — своим чином, то есть полковником. (В письме Суворову, который должен был выехать в Измаил, Потемкин, в частности, написал: «Сын Принца Де Линя инженер, употребите его по способности».)

«Князь Потемкин, чья власть, особенно в армии, не имеет границ, — один из тех необыкновенных людей, которых трудно постичь и редко встретишь, удивительная смесь величия и слабости, нелепого и гениального», — записал Арман в дневнике. Светлейший князь не видал мир и почти не читал книг, однако обладал обширными познаниями во всех областях. Вместо книг он читал людей: выкачивал знания из тех, кого встречал, а потом пользовался ими благодаря своей цепкой памяти. Ему не было никакого дела до уважения к нему других; он обладал несметными богатствами да еще и запускал руку в казну, как в свой карман; возил за собой по степи многочисленную челядь, актеров, танцоров, оркестр; его слово было законом, и не было ничего, что не смогло бы исполниться по его воле…

В Бендерах провели трое суток, каждый день обедая и ужиная у Потемкина. («Ужин подавался в прекрасной зале; блюда разносили кирасиры, высокого роста, в мундирах с красными воротниками, высоких черных и меховых шапках с плюмажем, — говорится в мемуарах В. Н. Головиной, бывшей гостьей светлейшего, когда она приезжала в Бессарабию к мужу. — Они попарно входили в комнату и напоминали мне стражу, появляющуюся на сцене в трагедиях. Во время обеда знаменитый оркестр вместе с пятидесятью трубами исполнял самые прекрасные симфонии».) Григорий Александрович понемногу привык к Фронсаку и сообщил обоим друзьям, что направит их к генералу де Рибасу, которому якобы доверена операция под Измаилом: если после нескольких обстрелов крепость не сдастся, осада будет снята. И ради этого они проделали столь дальний и тяжелый путь? Однако в душе Армана трепетало предчувствие, что на самом деле их ждет куда более интересное приключение.

Двадцать седьмого ноября они были под Килией, у генерала Самойлова, где Арман впервые увидел русский лагерь, поразивший его удобством палаток и землянок, и сделал для себя несколько важных наблюдений: русские солдаты — лучшие в Европе, они храбры и дисциплинированны, однако их жизнь не имеет в глазах командования никакой цены, их кровь зачастую льется понапрасну из-за бездарных командиров. Так, Килию можно было бы захватить без единого выстрела и без потерь, однако из-за возникшей неразберихи во время ночной атаки открыли огонь по своим. Через два дня, уже под Измаилом, Арман узнал, что и эту крепость можно было бы взять, воспользовавшись эффектом неожиданности: турки недостаточно укрепили ее со стороны реки, во время штурма погибло бы меньше людей, чем за 24 дня осады, но шансом не воспользовались, и вот теперь операцию собирались сворачивать, поскольку у русских даже не было осадной артиллерии, а из-за отсутствия лазутчиков они не располагали данными о численности турецкого гарнизона.

На следующий день Арман присутствовал при стычке между русскими лансонами[7] под командованием подполковника Эммануила де Рибаса (брата адмирала) и турецкими кораблями, которые были вынуждены отступить. Тогда же он был представлен самому Иосифу де Рибасу — «итальянцу, наряженному военным», как отзывался о нем Ланжерон. Впрочем, о происхождении де Рибаса, которого в России называли Осипом Михайловичем, есть разные версии: одни говорили, что он сын дона Мигеля Рибас-и-Байонса, испанского дворянина, служившего неаполитанским Бурбонам; другие же утверждали, что он отпрыск итальянского простолюдина по имени Руобоно. Во всяком случае, он был хорошо образован, знал шесть языков (испанский, итальянский, латинский, английский, французский и немецкий), а позже выучил и русский. Брат фаворита императрицы Екатерины II Алексей Орлов приметил его в 1769 году в Ливорно и пригласил к себе на службу. Возможно, де Рибае тогда прибавил себе несколько лет: сведения о дате его рождения также расходятся: от 1749 до 1754 года.

Во время Чесменского сражения (1770) де Рибае находился на одном из четырех брандеров, с помощью которых был сожжен турецкий флот. Кроме того, он успешно выполнял разнообразные поручения Орлова и способствовал установлению дипломатических отношений между Неаполитанским королевством и Россией, за что получил чин майора неаполитанских войск. Через Орлова он вошел в доверие к императрице Екатерине, которая определила его в наставники к своему внебрачному сыну Алексею Бобринскому.