Дьюма-Ки

Я порылся в поясной сумке, нашел синий, принялся за работу. Без малейшего колебания нарисовал бассейн Истлейка: точно так же, как отключал мысли и позволял мышечной памяти набирать телефонный номер. Нарисовал таким, каким он был раньше – сверкающим, новым, наполненным чистой водой. Бассейн, где по какой-то причине хватка Персе слабела и слух ухудшался.

Я нарисовал няню Мельду, стоящую по голени в воде, и Либбит, в воде по пояс, с фартучком, плавающим на поверхности. А потом из-под моего карандаша начали появляться слова.

«Где теперь твоя новая кукла? Фарфоровая кукла?»

«В моей главной сокровищнице. В моей коробке-сердце».

Значит, она там лежала какое-то время.

«И как ее зовут?»

«Ее имя – Персе».

«Перси – мальчишеское имя».

И Либбит, твердо и уверенно: «Ничего тут не поделаешь. Ее имя – Персе

».

«Понятно. И ты говоришь, здесь она нас не услышит?»

«Думаю, нет…»

«Это хорошо. Ты говоришь, что нарисованное тобой случается. Но послушай меня, дитя…»

ix

– Господи, – выдохнул я. – Идея исходила не от Элизабет. Нам следовало это понять.

Я оторвал взгляд от рисунка няни Мельды и Элизабет, стоящих в бассейне. И тут до меня дошло, что ужасно хочется есть.

– О чем ты говоришь, Эдгар? – спросил Уайрман.

– Идея избавиться от Персе принадлежала Мельде. – Я повернулся к Новин, по-прежнему сидевшей на колене Джека: – Я прав, не так ли?

Новин не ответила, и я провел правой рукой над фигурками на рисунке с бассейном. На мгновение увидел эту руку, длинные ногти и все такое.

– Няня не могла придумать ничего лучшего, – мгновением позже ответила Новин с колена Джека. – И Либбит доверяла няне.

– Естественно, доверяла, – кивнул Уайрман. – Мельда заменила девочке мать.

Я думал, что Элизабет рисовала и стирала в своей комнате, но теперь понимал, что ошибался. Все это происходило у бассейна. А может, и в самом бассейне. Потому что бассейн по какой-то причине был безопасным местом. Во всяком случае, так считала маленькая Либбит.

– Этим избавиться от Персе не удалось, но попытка Либбит не осталась незамеченной. Я думаю, она отрясла эту суку. – Голос звучал устало, хрипло, адамово яблоко Джека ходило вверх-вниз. – Я надеюсь, что отрясла.

– Да, – согласился я. – Вероятно, потрясла. И… что произошло потом?

Но я знал. Не в деталях, конечно, но знал. Логика неумолима и бесспорна.

– Персе выместила злобу на близняшках. И Элизабет, и няня Мельда знали. Они знали, что сделали. Няня Мельда знала, что она сделала.

– Она знала, – согласилась Новин. Голос оставался женским, но неотвратимо приближался к голосу Джека. Каким бы ни было заклинание, оно медленно, но верно сходило на нет. – Она держала все в себе, пока Хозяин не нашел их следы на Тенистом берегу… следы, уходящие в воду… но после этого молчать уже не могла. Она чувствовала, что своими руками убила малышек.

– Она видела корабль? – спросил я.

– Видела в ту ночь. Нельзя увидеть этот корабль ночью и не поверить.

Я подумал о моих картинах «Девочка и корабль». Новин говорила правду.

– Но еще до того как Хозяин позвонил шерифу и сказал, что близняшки исчезли и, возможно, утонули, Персе поговорила с Либбит. Объяснила ей что к чему. И Либбит поговорила с няней.

Кукла наклонилась. Глаза на круглом, как печенье лице, принялись изучать коробку-сердце, из которой ее извлекли.

– Что она ей объяснила, Новин? – спросил Уайрман. – Я не понимаю.

Новин молчала. Джек, как мне показалось, выглядел вымотанным донельзя, хотя и не сходил с места.

Я ответил за Новин:

– Персе сказала: «Попытайся еще раз избавиться от меня, и близняшки станут только началом. Попытайся еще раз, и я заберу всю твою семью, одного за другим, а тебя оставлю напоследок». Так?

Пальцы Джека шевельнулись. Тряпичная голова Новин кивнула, поднявшись и наклонившись.

Уайрман облизал губы.

– Эта кукла. Чей в ней призрак?

– Здесь нет призраков, Уайрман, – ответил я.

Джек застонал.

– Я не знаю, что он делал и как, амиго, но он спекся, – заметил Уайрман.

– Он – да, но мы – нет.

И я потянулся к кукле, той самой, с которой не расставалась маленькая художница. И когда я это сделал, Новин заговорила со мной в последний раз, ее голос перемешивался с голосом Джека, словно оба пытались сказать одно и то же одновременно.

– Не-е-ет, не этой рукой… эта рука нужна для рисования.

Я потянулся другой рукой, которой шестью месяцами раньше задушил на улице собачку Моники Голдстайн, в другой жизни и в другой вселенной. Я использовал эту руку, чтобы схватить куклу Элизабет Истлейк и снять ее с колена Джека.

– Эдгар? – Джек выпрямился. – Эдгар, каким чертом вы вернули…