Поднимаясь по лестнице в дальнем конце здания, Пол услышал звон колоколов перед вечерним богослужением в храме Алии. Странное чувство незыблемости звучало в этих колоколах.
Храм позади многолюдной площади был новый, ритуалы его — недавнего происхождения, но было что-то древнее в этом здании, стоявшем на окраине Арракина. Все было сделано для того, чтобы создавать впечатление старины, полной традиций и тайн.
Теперь он был в толпе, внизу. Единственный проводник, которого сумела найти его служба безопасности, настоял, чтобы это было именно так. Охранникам это не нравилось, Стилгару — тоже. А больше всех возражала Чани.
Несмотря на тесноту, люди в толпе старались не соприкасаться со Свободным, уступая ему дорогу: люди из пустыни были очень вспыльчивы.
По мере того как он продвигался ко входу в храм, людской напор становился все сильнее. Толпа стиснула Пола, и теперь к нему были обращены церемонные извинения: «Простите, сэр! Я не мог предотвратить этого нарушения вежливости»; «Простите, благородный сэр, такого напора толпы я еще не видывал»; «Прошу прощения, святой гражданин, меня самого толкнули».
Пол оставлял без внимания эти слова: в них не было искренности, только страх перед ветераном-Свободным. Он думал о том, какой долгий путь отделяет его от дней детства, проведенных в замке Каладана. Где ступил он на тропу, приведшую его на эту заполненную народом площадь на планете, такой далекой от Каладана? И действительно ли он шел по этой тропе? Он не мог сказать, что когда-нибудь в жизни действовал, повинуясь только одной причине: мотивы его поступков всегда были сложны, сложнее, может быть, чем когда-либо в человеческой истории. У него была надежда, что он все же может избежать судьбы, которую видит так ясно в конце тропы. Но толпа толкала его вперед, и он испытывал головокружительное ощущение, как будто он заблудился и утратил направление, которого держался всю жизнь.
Вместе с толпой вплыл он в портик храма. Голоса здесь звучали приглушенно. Запах страха становился сильнее — резкий, потный…
Ученики уже начали службу в храме. Их чистое пение перекрывало остальные звуки — шепот, шелест одежд, шарканье ног, кашель, — рассказывая о Далеких Местах, которые посетила жрица в своем святом трансе.
«Балак! — подумал Пол, как Свободный. — Она может быть и гневной!»
Портик храма освещали высокие мерцающие трубки, имитирующие пламя свеч. Мерцание вызвало в Поле древнее воспоминание, хотя он и понимал, что это сделано намеренно. Он ненавидел это атавистическое чувство.
Толпа проплыла вместе с ним через высокие металлические двери в огромный зал — мрачное помещение с мерцающими высоко над головой огнями. В дальнем конце находился ярко освещенный алтарь. За алтарем был виден обманчиво простой экран из черного дерева, украшенный рисунками из мифологии Свободных. Скрытые огни создавали эффект радуги. Ученики в семь рядов стояли ниже этого спектрального занавеса: черные рясы, белые лица, открывающиеся в унисон рты…
Пол смотрел на окружающих его пилигримов. Неожиданно он почувствовал к ним зависть. Они верили в правду, которую получат здесь, а он — нет. Ему показалось, что они получат здесь нечто такое, в чем ему самому отказано, что-то чудесное и исцеляющее.
Он старался протиснуться поближе к алтарю, но кто-то остановил его, взяв за руку. Пол оглянулся и увидел лицо старика Свободного — синие-в-синем глаза под нависшими бровями, а в них узнавание. В мозгу Пола вспыхнуло имя — Радир, его товарищ по сьетчу.
Пол знал, что зажатый толпой, он абсолютно беззащитен перед заговорщиками.
Старик протиснулся ближе, держа одну руку под платьем, в том месте, где Свободные носят криснож. Пол приготовился отразить нападение, но старик прошептал:
— Мы пойдем с остальными.
Это был пароль проводника. Пол кивнул. Радир повернулся и посмотрел на алтарь.
«Она идет с востока, — пели ученики, — и солнце стоит у нее за спиной. Ей все открыто. В блеске света ее взгляд ничего не пропустит: ни тьму, ни свет».
Стонущий звук музыкального инструмента заглушил пение и растворился в тишине. Толпа продвинулась вперед еще на несколько метров. Все слилось в одну монолитную массу, окутанную удушливым воздухом, тяжелым от дыхания множества людей и запаха спайса.
— Шаи-Хулуд пишет на чистом песке! — вскричали ученики.