Дюна

– Все подстроено, – сказал он, – все от начала до конца.

– Безусловно.

– Пахнет Хаватом.

– Конечно, – ответила она.

– А я было потребовал, чтобы барон его ликвидировал.

– Это была ошибка, мой дорогой.

– Теперь я это вижу.

– Скоро у Харконненов будет новый барон.

– Если этого захочет Хават.

– Действительно, следует разобраться, – согласилась она.

– Молодым будет легче управлять.

– Да… и в особенности после сегодняшней ночи, – ответила она.

– И ты соблазнишь его без затруднений, моя племенная кобылка?

– Конечно, любимый. Ты видел, какими глазами он глядел на меня?

– Да, и я вижу теперь, почему мы должны сохранить эту генетическую линию.

– Безусловно, мы должны держать его под контролем. В глубину его существа я вложу необходимые фразы, которыми можно будет согнуть его, воздействуя на прана- и бинду-систему.

– И следует уезжать побыстрее… как только ты будешь уверена.

Она поежилась:

– Безусловно. Не хотелось бы вынашивать ребенка в таком ужасном месте.

– Чего только не сделаешь во имя человечества, – сказал он.

– Тебе легче, – отозвалась она.

– Ну, знаешь, мне приходится преодолевать весьма древние предрассудки. Прямо скажем – первородные…

– Дорогой мой, – сказала она, похлопав его по щеке, – ты же знаешь, иным способом эту линию нам не сохранить.

Он сухо ответил:

– Я вполне понимаю, что мы делаем.

– Мы не должны провалиться, – сказала она.

– Вина начинается с ощущения неудачи, – напомнил он.

– Вины не будет, – произнесла она, – гипнолигация психики этого Фейд-Рауты и его плод в моем чреве – вот и все.

– Этот дядя, – сказал он. – Ты видела когда-нибудь подобное извращение?

– Весьма свиреп, – согласилась она, – но из племянничка может выйти и нечто похуже.

– Благодаря дяде. Как подумаешь, что вышло бы из этого парня, получи он другое воспитание, например, в духе моральных установок Атрейдесов…

– Увы, – ответила она.

– Эх, хорошо бы спасти их обоих, и юного Атрейдеса, и этого юношу. Я слышал, что в Поле изумительным образом слились наследственность и воспитание. – Он покачал головой. – Впрочем, не следует скорбеть над участью неудачников.

– Знаешь, у Бинэ Гессерит есть поговорка, – начала она.

– У вас есть поговорка на каждый случай, – возразил он.

– Эта тебе понравится, – сказал она. – У нас говорят так: «Не считай человека умершим, пока не увидишь его труп. Но даже и тогда можно ошибиться».

Во «Времени размышлений» Муад'Диб говорит нам, что лишь с первыми столкновениями с жизнью Арракиса началось его настоящее воспитание. Он учился ощупывать песок, чтобы узнать погоду; познал язык уколов, которыми жалит кожу ветер, и зуд песчаной чесотки; он научился собирать драгоценную воду своего тела, хранить ее и защищать. А когда глаза его налились синевой Ибада, он познал путь чакобсы.

Из предисловия Стилгара к книге принцессы Ирулан «Муад'Диб – человек»

Отряд Стилгара, возвращавшийся в ситч с двумя беглецами, выбрался из котловины в ущербном свете первой луны. Ощутив запах дома, облаченные в серые одеяния люди поторапливались. Позади еще не погасла полоска – яркая для этих часов в середине осени, когда солнце по местному зодиаку находится в созвездии Горного Козла.

Унесенные ветром листья осыпались к подножию утеса, где их еще собирала ребятня из ситча, но шаги идущих, кроме изредка оступавшихся Пола и Джессики, никто из детей не отличил бы от естественных звуков ночи.

Вытерев присохшую пыль со лба, Пол почувствовал, что его потянули за руку, услышал сердитый голос Чани:

– Почему делаешь не так? Я же тебе показывала – надо опускать капюшон на лоб, почти на глаза. Ты теряешь влагу.

Сзади шепотом приказали молчать:

– Пустыня слышит вас!

В скалах над головами чирикнула птица.

Отряд замер, и Пол вдруг почувствовал в людях тревогу. В скалах, наверху, что-то тихо стукнуло несколько раз, словно мышь запрыгала по песку.

И снова чирикнула птица.

Отряд вновь потянулся вверх, в расщелину среди скал, но затаенное дыхание фрименов вселяло в Пола опаску. Он заметил, что остальные искоса поглядывали на Чани, она же пыталась держаться в сторонке.

Теперь под ногами была скала, вокруг шелестели серые одеяния, походная дисциплина явно стала лишней, но охватившая и Чани, и всех прочих отчужденность не исчезала.

Он следовал за чьей-то тенью: вверх по ступеням, поворот, еще ступени, тоннель, за ним две влагозащитные двери и, наконец, узкий, освещенный светошарами коридор в желтых скалах.

Фримены вокруг него откидывали капюшоны, вытаскивали из носов фильтры, глубоко дышали. Кто-то вздохнул. Пол поискал взглядом Чани, рядом ее не оказалось. Вокруг него толкались люди, один врезался прямо в него и торопливо сказал: