Дюна

И это, вполне понятно, не ускользнуло от глаз наблюдателей. Помощники Фейд-Рауты кричали, спрашивали, не нужна ли их помощь. Он махнул, чтобы они отошли к страж-двери.

«Теперь я устрою им такое представление, какого здесь еще не видели! – подумал Фейд-Раута. – Это будет не привычное для всех убийство беззащитного одурманенного раба, когда можно сидеть и восхищаться стилем. Нет, то, что я сделаю, вывернет наизнанку их куриные потроха. А когда я стану бароном, этот день вспомнят, и среди них не останется ни одного, кто не убоится меня».

Фейд-Раута медленно отступал перед по-крабьи, бочком приближающимся гладиатором. Под ногой похрустывал песок. Он слышал, как тяжело дышал раб, чувствовал запах его крови и собственного пота.

Забирая вправо, на-барон все отступал, держа наготове новый дротик. Раб легким движением метнулся в сторону, Фейд-Раута, казалось, пошатнулся, на галереях раздался визг.

Раб вновь ударил.

«Боже, что за воин!» – успел подумать Фейд-Раута, уклоняясь. Лишь быстрота молодости спасла его, и в дельтовидной мышце правой руки раба теперь подрагивал второй дротик.

Пронзительные крики одобрения хлынули с трибун.

«Они приветствуют меня», – подумал Фейд-Раута. В голосах их он слышал дикарское самозабвение, что и сулил ему Хават. Здесь еще никогда не приветствовали так бойца от семейства. Не без горечи припомнились слова Хавата: «Более всего ужасает враг, которым ты восхищаешься».

Фейд-Раута поспешил вернуться на середину арены, чтобы зрители хорошенько разглядели дальнейшее. Вытащив длинный нож и пригнувшись, он стал ожидать приближения раба.

Задержавшись на мгновение, чтобы подвязать к руке и второй дротик, тот двинулся следом.

«Пусть семейка теперь поглядит на меня, – думал Фейд-Раута. – Я враг им – пусть они обо мне так и думают».

Он извлек и короткий клинок.

– Я не боюсь тебя, свинья Харконнен, – крикнул гладиатор. – Мертвому мучения нипочем. И я умру на собственном клинке прежде, чем твои помощники наложат на меня руку. А ты сейчас ляжешь, ляжешь первым.

Фейд-Раута ухмыльнулся, выставил вперед длинный клинок, тот, что с ядом.

– А попробуй-ка это, – сказал он, сделав выпад рукой с коротким клинком.

Обеими руками гладиатор остановил удар, зажав руку на-барона с коротким клинком… ту, в белой перчатке, что по традиции должна была нести яд.

– Ты умрешь, Харконнен, – задыхаясь проговорил гладиатор.

Схватившись, они раскачивались из стороны в сторону. Там, где щит Фейд-Рауты соприкасался с полущитом гладиатора, вспыхивали синие всполохи. В воздухе запахло озоном.

– Умрешь от собственной отравы, – проскрежетал раб.

Медленно развернув от себя руку в белой перчатке, он надавил, направив смазанный ядом нож к телу на-барона.

«Пусть посмотрят!» – думал Фейд-Раута. Он попытался ударить противника длинным клинком, но тот лишь беспомощно царапнул о примотанное к руке древко дротика.

Отчаяние охватило Фейд-Рауту. Он не мог даже и подумать, что дротики окажут услугу рабу. Они прикрыли гладиатора словно щитом. Как он силен! Короткий клинок неотвратимо приближался, и Фейд-Раута подумал: «Пора, иначе гладиатор умрет на собственном клинке».

– Подонок! – выдохнул Фейд-Раута.

Повинуясь звукам этого слова, мускулы гладиатора расслабились на мгновение. Для Фейд-Рауты этого было довольно.

Гладиатор слегка приоткрылся, щель в защите оказалась достаточной для длинного клинка. Отравленное острие оставило на груди раба багровую черту. Яд был смертельным. Противник отшатнулся.

«И пусть моя драгоценная семейка посмотрит, – думал Фейд-Раута, – пусть подумают они о рабе, что попытался обратить против меня нож, который он полагал отравленным. И пусть подумают над тем, почему на арене оказался гладиатор, способный на подобное. А потом запомнят, что не следует быть уверенным в том, что знаешь, какая из моих рук сулит яд».

Фейд-Раута молча наблюдал, как замедляются движения раба. Они несли на себе печать нерешительности… и понимания. На лице его теперь четко и ясно для любого из зрителей было написано – смерть. Раб понял, что случилось и как. Яд оказался не на том клинке.

– Ты! – простонал умирающий.

Фейд-Раута отступил, чтобы не мешать смерти. Парализующее вещество, входящее в состав яда, еще не успело подействовать в полной мере, но уже заметно замедляло движения.

Словно бы его тянули незримым канатом, гладиатор пару раз неуверенно шагнул вперед, каждый шаг его был шаг единственный во всей его собственной Вселенной. Он еще держал нож, но клинок подрагивал в его руке.

– Однажды… один… из нас… доберется… до тебя, – выдохнул он.

Горестная гримаса искривила его рот. Он сел на песок, рухнул, покатившись в сторону от Фейд-Рауты, и застыл лицом вниз.

В охватившем арену молчании Фейд-Раута подошел к простертому телу, носком повернул гладиатора лицом вверх, чтобы на галереях видели лицо, ведь яд уже начинал дергать и выворачивать мускулы. Но из груди гладиатора торчал его собственный нож.