Дюна

И вновь подумала, где еще умеют столь непринужденно уважать уединение и покой, не навязывая свое общество. В даре этом чувствовалось почтение и любовь… и капелька страха.

«Еще одна мнимая случайность, – пришло ей в голову. – Только подумала о кофе – и пожалуйста!» Она прекрасно знала: ни о какой телепатии не могло быть и речи. Обычное «тау» – единство всех людей ситча, компенсация за постоянное употребление слабого яда, специи. Почти никто из них не мог даже надеяться, что зерно специи просветит их так, как когда-то ее… Их не учили и не готовили для этого. Разумом своим они отвергали все, чего не могли и не умели понять. Но иногда вели себя словно единый организм.

И мысль о каких-то там совпадениях даже не приходила им в головы.

«Удалось ли Полу пройти испытание в песках? – вновь подумала Джессика. – Он способен справиться с деятелем, но несчастный случай подстерегает и самых способных».

Ах, это ожидание!

«Скука, – подумала она, – можно ждать и ждать, но всегда скука ожидания одолевает».

В жизни своей ей пришлось уже изведать все виды ожидания.

«Мы здесь уже больше двух лет, – подумала она, – и не следует надеяться, что попытка вырвать Арракис из рук губернатора Харконненов, мудир-нахья Твари Раббана, может принести успех раньше, чем еще через дважды столько же лет».

– Преподобная Мать!

За тяжелым покрывалом входа раздался голос Хары, по-прежнему остававшейся в доме Пола.

– Да, Хара.

Покрывала раздвинулись, и Хара скользнула внутрь. На ней были ситченские сандалии, красно-желтый халат, оставлявший руки открытыми до плеч. Расчесанные надвое черные волосы охватывали голову надкрыльями жука. Остроносое, хищное лицо хмурилось.

За Харой следовала Алия, дитя примерно двух лет от роду.

Завидев дочь, Джессика, как всегда, невольно отметила ее сходство с Полом в этом возрасте: тот же серьезный вопрошающий взгляд, те же темные волосы, твердый рот. Были и кое-какие отличия… в том числе и то, что делало Алию несносной, с точки зрения взрослых. Дитя, чуть побольше младенца, держалось со спокойствием и самообладанием, не соответствующими возрасту. Взрослых шокировало, когда она улыбалась тонкой игре слов, касающихся взаимоотношений между полами. Или когда в нетвердом еще лепете ее неокрепшей гортани вдруг улавливали лукавые замечания, которые ну никак не могли принадлежать двухлетнему ребенку.

С преувеличенным вздохом Хара осела на подушки, хмурясь Алие.

Девочка подошла к матери, уселась на подушки и обхватила ее руку. Контакт плоти вновь восстановил ту душевную связь, которая была между ними с самого дня зарождения Алии. Здесь речь была не о мыслях, хотя и мгновения телепатии иногда случались, когда Джессика преобразовывала яд для церемоний, а дочь прикасалась к ней. Это было нечто куда более существенное – мгновенное ощущение единения с другой живой искрой, острое, дурманящее чувство нервного сближения, эмоционально связывавшего их в единое целое.

Джессика приветствовала Хару словами, подобающими в обращении с домочадцами сына:

– Субах уль-кахар, Хара. Хорошо ли провела ночь?

С той же привычной вежливостью та ровным голосом ответила:

– Субах ун-нар. Мне хорошо.

А потом вздохнула.

Джессика чувствовала оживление Алии.

– Гханима моего брата сердится на меня, – отвечала та полумладенческим голосом.

Джессика отметила слово, которым Алия назвала Хару, – гханима

. У фрименов слово это означало боевой трофей, используемый отныне не по своему прямому назначению. Например, наконечник копья, который подвесили к шторе в качестве гирьки.

Хара нахмурилась вновь:

– Не пытайся одернуть меня, дитя, я знаю свое место.

– Что ты наделала теперь, Алия? – спросила Джессика.

За девочку ответила Хара:

– Не только отказалась играть с другими, но и отправилась куда не следовало бы.

– Я спряталась за занавесками и следила за родами Субиэй, – сказала Алия. – У нее мальчик, он все кричал, кричал! Такие легкие! И когда он уже накричался…

– Она подошла, тронула его, – перебила Хара, – и он замолчал. Каждый знает, что фрименский младенец должен откричать свое дома, в ситче, чтобы не выдать всех криком во время хаджры.

– Он уже накричался, – отозвалась Алия. – Я просто хотела прикоснуться к искорке его жизни. И все. А когда он почувствовал меня, то не захотел больше кричать.

– Люди опять будут говорить, – сказала Хара.

– А мальчик у Субиэй здоров? – спросила Джессика. Она видела, как обеспокоилась Хара, и недоумевала, в чем причины ее беспокойства.

– Здоровый, лучше не пожелаешь, – ответила Хара. – Все знают, что Алия не причинила ему вреда. И они беспокоились не о том, что она к нему прикасалась. Он сразу обрадовался и затих. Их опять смутила… – Хара передернула плечами.

– Странность моей дочери, – закончила за нее Джессика. – Ведь она говорит о том, чего ей ни помнить, ни знать не положено?

– Ну откуда ей знать, какими были дети на Бела Тегейзе? – взорвалась Хара.

– Но он же просто похож! – отвечала Алия. – Мальчик Субиэй как две капли воды похож на сына Миты перед расставанием…

– Алия! – сказала Джессика. – Я же предупреждала тебя.

– Но, мама, я же видела… это же правда…