Дюна

«Этот мужчина привык взвешивать решения, думать об их последствиях», — подумала она.

— А среди моей молодежи есть и вступившие в буйный возраст, — сказал он. — С ними приходится обращаться помягче. Лучше не давать им причин для вызова. Иначе мне придется резать их и убивать. Ни один вожак не выберет этот путь, если может с честью уклониться от него. Предводитель делает из толпы народ, не один, конечно. Он поддерживает уровень индивидуальности. Когда личностей слишком мало — народ снова становится толпой.

Слова его, глубина мыслей, манера говорить, обращаясь и к ней, и к тем, кто втайне подслушивал, заставили ее изменить мнение об этом человеке.

«Какое глубокое ощущение собственного достоинства! — подумала она. — Где он учился этой внутренней уравновешенности?»

— Закон, по которому фримены выбирают своих вожаков, справедлив, — сказал Стилгар. — Но отсюда не следует, что люди всегда нуждаются именно в справедливости. Теперь более всего нам необходимо время для роста и процветания, чтобы наш народ умножался в числе и обширнее заселял бы пустыню.

«Кто были его предки? — подумала она. — Кто дал ему такое воспитание?» И произнесла вслух:

— Стилгар, я недооценила тебя.

— Я подозревал это, — согласился он.

— Мы оба явно недооценивали друг друга.

— Хотелось бы положить этому конец, — проговорил он. — Я бы хотел дружбы… и доверия. Я бы хотел взаимного уважения, которое возникает в сердце, не требуя всей сексуальной возни.

— Понимаю, — ответила она.

— Ты доверяешь мне?

— Я слышу искренность твоих слов.

— Среди нас принято, — произнес он, — особо чтить сайидин, если они не предводительствуют племенем. Они учат. Они вливают сюда высшую силу. — Он прикоснулся к груди.

«А теперь следует поразузнать о тайне Преподобных Матерей», — подумала она и сказала:

— Ты говорил о вашей Преподобной Матери, я слышала слова легенды и пророчеств…

— Да, они говорят, что ключи от счастья в руках Дочери Гессера и ее отпрыска.

— Ты веришь в то, что это я и есть?

Она следила за его лицом, припоминая: «Росток так легко погубить! Начало — время большой опасности».

— Мы еще не знаем этого, — ответил он.

Она кивнула, размышляя: «Он достойный человек. Ему известен знак, который я должна дать, но он не станет искушать судьбу, называя его».

Повернув голову, Джессика поглядела вниз, в котловину, на золотые, пурпурные тени, в дрожащую над ней пелену пыльного воздуха. Разум ее вдруг охватила кошачья осторожность. Она знала тайный язык Миссионарии Протективы, знала, как приспособить легенду, страх и надежду к своим текущим потребностям, но не торопилась… она чувствовала здесь руку случая, словно кто-то уже побывал среди фрименов и собственной рукой изменил привычные схемы Миссионарии.

Стилгар кашлянул.

Она чувствовала его нетерпение, понимала, что близится день, что вокруг ждут, чтобы закупорить отверстие. Наступило время риска, и она поняла, чем нужно воспользоваться… одна из дар-ал-хикман, школ перевода, и даст ей…

— Адаб, — шепнула она.

Разум ее словно перевернулся: она ощутила знакомое сердцебиение. Во всей науке Бинэ Гессерит ничто более не сопровождалось подобным знаком. Только адаб, призывающая память, что накатывает сама по себе. Она подчинилась напору подступивших слов.

— Ибн Квиртайба, — сказала Джессика, — до места, где кончается пыль. — Она протянула вперед руку, и глаза Стилгара удивленно расширились. Вокруг зашуршали одежды. — Я вижу… фримена с книгой притч, — нараспев протянула она, — он читает ее во имя Ал-лята, солнца, которому не покорился и победил. Он читает в честь садху, испытания, и вот какие слова перед ним:

Мои враги переломлены, как зеленые стебли,
Что заступили дорогу буре.
Разве не видел ты руку Господню?
Они злоумышляли против нас,
А он посеял мор между ними.
И вот — они, как птицы, рассеянные лучником.
Их замыслы исполнены отравы,
Что людские уста не примут.

Задрожав, она уронила руку. Позади нее в темной пещере отозвалось многоголосье:

— И дело их рук — разрушено.

— Божий огонь да будет в твоем сердце, — сказала она, подумав: «Ну вот, теперь все в порядке».

— Пламя Господне вспыхнуло, — отозвались за спиною.

Она кивнула:

— И падут враги пред тобою, — сказала она.

— Би-лал кайфа, — ответили остальные.

Во внезапном молчании Стилгар склонился перед нею.

— Сайидина, — произнес он, — волей Шай-Хулуда ты, быть может, вступишь в себе на путь Преподобной Матери.

«Вступишь в себе, — подумала она, — странное выражение. — С горьким цинизмом она размышляла о том, что только что сделала — Наша Миссионария Протектива всегда на высоте. В этой глуши молитвами самат нам уготовано убежище. А теперь… теперь мне придется играть роль Аулии, Божьего друга… Стать сайидиной этих бродяг, которые настолько поверили утешительным байкам сестер, что даже называют свою верховную жрицу Преподобной Матерью».