Они прошли мимо арки. Пол заглянул в нее, увидел большой, освещенный ярким светом зал, несколько мужчин и женщин возились там у какой-то машины на высоком постаменте. Они явно торопились.
— Чем это они заняты? — спросил Пол.
— Спешат изготовить положенную норму пластика, прежде чем нам придется бежать. Для посадки нужно много росяных ловушек.
— Бежать?
— Да, пока мясники не перестанут преследовать нас или не уберутся восвояси с нашей планеты.
Пол вдруг споткнулся, чувствуя, как остановилось мгновение, словно ему припомнился предвиденный миг. Но все было не так, события смещены и запутаны, как беспорядочно склеенный фильм.
— Сардаукары охотятся за нами, — сказал он.
— Но ничего не найдут, разве что пару заброшенных стойбищ, — ответила она, — и еще — смерть, затаившуюся в песках.
— Так, значит, они отыщут это место? — спросил он.
— Вероятно.
— И мы тратим время, — он кивнул в сторону давно оставшейся позади арки, — на изготовление ловушек для росы?
— Мы ведь сажаем деревья.
— А что они представляют из себя, эти ловушки? — спросил он.
Взгляд ее был исполнен удивления:
— Разве тебя ничему не учили… там, откуда ты сюда явился?
— О росяных ловушках у нас и не слыхивали.
— Хей! — ответила она, вместив целую фразу в единое слово.
— Ну, и что они из себя представляют?
— Ты видел среди эрга кусты и травы, — сказала она. — Как ты думаешь, они могут просуществовать здесь сами? Каждое растение приходится тщательнейшим образом сажать в собственную лунку, которую мы заполняем хромопластом. Свет делает его белым. На заре, если можно поглядеть сверху, лунки поблескивают. Белизна отражает свет. А когда Дед наш, солнышко, садится, в темноте хромопласт становится прозрачным. И очень быстро охлаждается. На поверхность его из воздуха выпадает влага, и просачивается внутрь, поддерживая жизнь в наших растениях.
— Красиво, — пробормотал он, зачарованный простотой и изяществом изобретательной мысли.
— Я оплачу Джемиса, когда настанет время для этого, — повторила она, словно вновь отвечая на предыдущий вопрос. — Он был хорошим человеком, Джемис, правда, скорым на гнев. Хорошим добытчиком он был, мой Джемис, а с детьми — просто чудо. Для него не было разницы между моим первенцем, сыном Джеоффа, и собственным сыном. Для него они были равны, — она вопросительно поглядела на Пола. — А для тебя, Усул?
— Этой проблемы у нас не будет.
— Но если…
— Харах!
В голосе его послышались резкие нотки. Они прошли мимо другой, столь же ярко освещенной комнаты, открывшейся влево под аркой.
— А что делают здесь? — спросил он.
— Чинят прядильные станки, — сказала она. — Сегодня их придется разбирать. Там, в глубине, — она махнула рукой в сторону ответвляющегося влево тоннеля. — Там обработка еды и ремонт конденскостюмов. — Она посмотрела на Пола. — У тебя новый костюм. Но если он потребует починки, — я хорошо справляюсь с этим делом, иногда даже работаю в мастерской.
Навстречу им стали попадаться небольшие группки людей, даже небольшие скопления по бокам тоннеля. Мимо них проследовала вереница мужчин и женщин с мешками, в которых что-то булькало, густо пахнуло специей.
— Ни нашей воды, ни специи, — сказала Харах, — они не получат. Можешь быть в этом уверен.
В стенах пещеры то и дело открывались проходы, их приподнятые пороги покрывали ковры, виднелись комнаты, украшенные яркими тканями, с подушками на полу. Стоявшие в них люди, завидев обоих идущих, смолкали, без тени смущения разглядывали Пола.
— Люди удивляются, что ты победил Джемиса, — сказала Харах. — Похоже, когда мы устроимся в новом стойбище, тебе придется доказывать это.
— Не люблю убивать, — сказал он.
— Так говорил и Стилгар, — согласилась она, в голосе ее слышалось явное сомнение.
Впереди пронзительно заголосили нараспев. Они добрались до еще одного ответвления, оказавшегося пошире прочих. Пол замедлил шаг, заглянул в комнату, где, скрестив ноги, на темно-бордовом ковре сидели дети.
В дальнем углу стояла женщина в желтом куске ткани, обернутом вокруг тела, в руке ее был желтый стиль-проектор. На доске было полно рисунков, окружностей, углов, кривых, волнистых линий, квадратов, дуг, пересеченных параллельными линиями. Женщина быстро указывала стилем то на один, то на другой рисунок, а дети в такт взмахам другой ее руки выкрикивали слова.
Пол внимательно вслушался, голоса детей слабели. Они с Харах уходили все глубже и глубже.
— Дерево, — кричали детские голоса, — дерево, трава, дюна, ветер, гора, холм, огонь, молния, скала, скалы, пыль, песок, жара, укрытие, жара, полный, зима, холод, пустой, эрозия, лето, пещера, день, тревога, луна, ночь, горный козел, песчаный прилив, склон, посадки, отвердитель…
— И в такое время идут занятия? — спросил Пол. Лицо ее тронула грусть, скорбным тоном она сказала:
— Так нас учил Лайет, нельзя останавливаться. Лайет умер, но его не забудут. Таков обычай Чакобсы.
Она подошла к левой стене тоннеля, шагнула на порог, раздвинула прозрачные оранжевые занавески и отступила в сторону:
— Вот и твое яли, Усул.