— Ах, Хават, сколь же ты изобретателен! А теперь, как поступать с Арракисом и воспользоваться результатами работы Раббана?
— Проще всего, барон. Если вы просто будете каждый год чуть повышать норму поставок специи, все произойдет само собой. Объем добычи снизится. И вы сможете сместить Раббана и взять власть на себя… чтобы поправить дело.
— Получается, — сказал барон. — Но я уже начинаю уставать от этих дел. Для Арракиса я готовлю другого.
Хават посмотрел на жирное круглое лицо. Помедлив, старый солдат и шпион качнул головой:
— Фейд-Раута, — сказал он, — ну что же, теперь есть и причина для притеснений. Вы и сами весьма изобретательны, барон. Возможно, мы сумеем объединить обе схемы. Ваш Фейд-Раута явится на Арракис спасителем. Да. Он может привлечь симпатии населения. Да.
Барон улыбнулся и подумал: «Интересно, а как все это согласуется с тайными планами самого Хавата?»
Видя, что барон более не нуждается в нем, Хават поднялся и вышел из комнаты с красными стенами. Он шел и думал, что во все расчеты, касающиеся Арракиса, впутывалась возмутительная неопределенность. Их религиозный вождь, о котором дал ему знать Гарни Холлек из своего укрытия у контрабандистов, этот самый Муад'Диб.
Быть может, не следовало советовать барону оставить эту религию в покое, даже если ею увлечется народ впадин и грабенов. Но ведь все знают, что притеснения всегда служат религии на пользу.
И он вспомнил, что Холлек сообщил ему о тактике фрименских отрядов. Она отдавала Холлеком… И Айдахо… даже самим Хаватом.
«Неужели Айдахо все-таки уцелел?» — подумал он.
Впрочем, интересовало его другое. Но он боялся задавать себе другой вопрос, куда более важный, — возможно ли, что выжил Пол? Он знал: сам барон был уверен, что все Атридесы погибли. Он признался, что ведьма-гессеритка была его оружием. А это значило — смерть… всем, включая ее собственного сына.
«Откуда у нее эта ядовитая ненависть к Атридесам, — подумал он, — словно моя — к драгоценнейшему барону? Смогу ли я нанести своему врагу столь же смертельный окончательный удар?»
***
Во всем, что окружает нас в этой вселенной, скрыта некая схема. Она обладает симметрией, изяществом, элегантностью… всеми характерными чертами шедевра. Приглядитесь к смене времен года, к струйке песка, текущей по склону, к ветке креозотового куста… наконец, поглядите на одни его листья. Мы пытаемся воспроизвести эту схему в наших жизнях, обществе, пробуем отыскать ритмы, танцы, утешающие нас. Но в стремлении к высшему совершенству можно заметить опасность. Ясно, что предельное совершенство неизменно. И путь к нему ведет все живущее к смерти.
Пол-Муад'Диб вспомнил, как ел, пища его была перенасыщена специевой эссенцией. За это воспоминание он держался, словно за якорь, и отсюда, с этой точки отсчета, мог понять, что видит сон.
«Я — театр, в котором разыгрывается будущее, — думал он. — А еще — жертва точных пророчеств, сознания расы и собственного ужасного предназначения».
И все же он чувствовал, что переусердствовал, потерялся во времени. Прошлое, настоящее и будущее слились для него в нечто единое. Своего рода переутомление зрения, иногда оно овладевало им от постоянной необходимости запоминать видения о грядущем, каждое из которых по-разному было связано с прошлым.
«Пищу мне готовила Чени», — напомнил он себе.
Но Чени была далеко на юге, в прохладных краях, под ярким солнцем, в безопасности, вместе с их сыном Лето II.
Или это еще только должно случиться?
Нет, напомнил он себе, ведь Алия Странная, его сестра, вместе с матерью отправилась в южные пределы на двадцать колотушек пути в паланкине Преподобной Матери на спине дикого червя.
Сама мысль, что на гигантских червях можно ездить, повергла его в смятение. «Или же Алия еще не родилась?»
«Я был в раззии, — припоминал Пол. — Мы отправились в Арракейн. И я нашел останки отца в пепле погребального костра. Череп его я укрыл в кургане над проходом Харг».
Или это еще должно свершиться?
«Но мои раны реальны, — сказал себе Пол, — и мои шрамы реальны. И гробница моего отца существует».