Дюна

Почувствовав вдруг, что не в силах выразить почерпнутое в грядущем знании, Пол сумел только произнести:

— Да не считаю я тебя плохой.

Она увидела, что он расстроен, и сказала:

— Вот еще что, сын. 

— Да?

— Я люблю твою Чени. И принимаю ее.

«Это было, — сказал себе Пол. — Это было наяву, не в тусклом видении, колеблемом рукою времени».

Это приободрило его, позволило вновь ухватиться за мир. Кусочки реальности, вдруг пронзив сон, выступили в его восприятии. И он понял, где находится, — в иереге, лагере среди пустыни. Чени разбила палатку на песке, чтобы было помягче. А значит, Чени рядом, Чени — его душа, Чени — его сихайя, прохладный сладкий ручей в пустыне. Чени, вернувшаяся из пальмовых рощ юга.

Он вспомнил, как перед сном она напевала:

Любимый, душа моя,
Не рвись этой ночью в рай,
Ведь, клянусь Шай-Хулудом,
Я сама вознесу тебя в этот край
Любовью своей, вечным чудом.

А потом она пела песню, что поют любовники, ступая по дюнам, и ритм ее был словно осыпающийся под ногами песок.

Скажи мне о твоих глазах,—
И я поведаю тебе о твоем сердце.
Скажи мне о твоих ногах,—
И ты узнаешь от меня о своих руках.
Скажи мне о своем сне,—
И я поведаю тебе о твоем пробуждении,
Скажи мне о твоих желаниях,—
И ты узнаешь от меня, что тебе нужно.

В палатке неподалеку кто-то затренькал на бализете. И он подумал тогда о Гарни Холлеке. Звуки инструмента напомнили о Гарни Холлеке, лицо которого он увидел среди контрабандистов… Тот не заметил его, не должен был и заподозрить, чтобы даже случайно не навести Харконненов на сына убитого ими герцога.

Но манера игравшего, постановка пальцев, заставили музыканта появиться перед внутренним взором Пола. Это был Хатт Прыгун, капитан фидайкинов, предводитель смертников, охранявших Муад'Диба.

«Мы в пустыне, — вспомнил Пол. — Мы в самой середине эрга, куда не залетают патрули Харконненов. И я должен пройти по песку, вызвать делателя, первым взобраться на него и доказать, что я настоящий фримен».

Он ощупал пояс — пистолет-маула, крис. Его окружало молчание. Обычная рассветная тишина, когда ночные птицы уже умолкли, а дневные создания еще не обнаружили себя перед лицом всемогущего врага — солнца.

— Ты должен ехать верхом в свете дня, чтобы Шай-Хулуд видел, что ты не боишься, — сказал Стилгар, — поэтому перевернем наши обычаи и выспимся этой ночью.

Пол спокойно сел в полумраке конденспалатки, почувствовав, как болтается вокруг тела свободный конденскостюм. Он двигался очень тихо, но Чени услыхала его.

Она отозвалась из темноты, — тень, затерявшаяся в другой тени:

— Любимый, еще только светает.

— Сихайя, — ответил он смеющимся голосом.

— Ты зовешь меня твоим ручейком, — сказала она, — но учти, сегодня я — твое стрекало. Я — сайидина, и должна проследить, чтобы все обычаи были выполнены.

Он начал подтягивать конденскостюм.

— Однажды ты привела мне изречение из «Китаб-аль-Илбар», — произнес он, — ты сказала: «Женщина— твое поле, иди же и возделывай его».

— Я родила тебе твоего первенца, — согласилась она.

В сером полумраке он видел, как движения ее повторяют его собственные, — она тоже готовилась выйти в пустыню.

— И ты получишь все остальное, как только сможешь, — добавила она.

Услыхав в ее словах голос любви, он слегка поддразнил ее:

— Сайидина наблюдающая не должна предостерегать или предупреждать испытуемого.

Она скользнула к нему вплотную и провела по щеке ладонью:

— Сегодня я и наблюдатель и женщина.

— Тебе следовало бы передать другой эту обязанность.

— Ждать известий тяжелее, — сказала она, — лучше уж я буду рядом.

Он поцеловал ее ладонь, потом прикрыл лицо, повернулся и открыл уплотнения входа. В воздухе снаружи угадывалась та зябкая сырость, которая позволяла надеяться на росу утром. Ветер нес и запах предспециевой массы, которую обнаружили на северо-востоке, значит, и делатель был неподалеку.

Пол выполз через сфинктерный клапан, встал на песке и потянулся, чтобы разогнать сон. На востоке отсвечивала перламутром зеленая полоска зари. Палатки его отряда крошечными дюнами окружали их. Слева кто-то шевельнулся, — охрана, — он понял, что его заметили.

Они знали, что ожидает его сегодня. Подобная опасность была привычна фрименам. И теперь ему давали побыть одному, чтобы внутренне подготовиться.

«Это следует сделать сегодня», — сказал он себе.

Он подумал о вооруженной мощи, которой теперь мог заступить путь погрому. Старики посылали к нему сыновей поучиться небывалому боевому искусству… Старики прислушивались к нему на советах, выполняли его планы… Мужчины, которых он посылал с поручениями, возвращались к нему с высочайшей похвалой у фрименов: «Твой план сработал, о Муад'Диб».