Дюна

И все-таки самый плюгавый и захудалый воин фрименских племен мог сделать такое, чего он еще не делал. И Пол знал, что пока он не может еще быть истинным предводителем для них.

Он еще не ездил верхом на делателе.

Ох, конечно, он ездил вместе с другими в набеги, набираясь опыта, но сам в путешествие еще не пускался. И значит, пределы его мира зависели от других. А такого не может допустить ни один настоящий фримен. Пока он еще не решился на это, громадные южные земли, что в двадцати колотушках к югу от эрга, оставались для него недоступными. Оставалось разве что заказать паланкин и ехать, словно Преподобная Мать или больные и раненые.

Стали возвращаться воспоминания о внутренней борьбе, пережитой ночью. Он подметил странную параллель: если он овладеет искусством езды на делателе — его власть укрепится; если овладеет внутренним оком — то же самое. Но там, впереди, все тонуло в тумане… Великая Смута, кипением своим словно охватившая всю вселенную.

Несходство путей, которыми он познавал вселенную, не давало ему покоя — странное переплетение точности и ошибки. Он видел вселенную, какая она есть. Да, все, что перерождала реальность, немедленно обретало собственную жизнь и развивалось дальше… с учетом новых тонких отличий. Но ужасное предназначение оставалось. И сознание расы. И мутной волной надо всем вздымался джихад, кровавый и дикий.

Чени присоединилась к нему. Обхватив себя руками, она поглядела на него искоса вверх, как всегда, когда пыталась определить его настроение.

— Расскажи мне еще раз о водах твоего родного мира, Усул, — попросила она.

Он понимал, что она пытается отвлечь его, развеять нелегкие думы перед опасным испытанием. Светлело, он заметил, что некоторые из его фидайкинов уже сворачивали палатки.

— Лучше бы ты рассказала мне о стойбище и нашем сыне, — ответил он, — так, значит, наш Лето уже взял в кулак мою мать?

— И Алию тоже, — сказала она. — Он быстро растет. Вырастет высоким.

— И как там, на юге? — спросил он.

— Вот оседлаешь делателя, сам увидишь, — произнесла она.

— Но сперва хотелось бы увидеть твоими глазами.

— Там очень одиноко, — ответила она.

Он прикоснулся к косынке-нежони на ее лбу, выступавшей из-под шапочки конденскостюма:

— Почему ты не хочешь говорить о стойбище?

— Я уже рассказала. В стойбище без мужчин очень одиноко. Там работают. На фабриках и в горшечных мастерских. Делают оружие, шесты для определения погоды, собирают специю для подкупов. Вокруг дюны, которые нужно засадить растениями и остановить. Еще там делают ткани, ковры, заряжают батареи. И еще воспитывают детей, чтобы сила племени никогда не ослабла.

— Так, значит, в стойбище приятного мало? — спросил он.

— А дети? Приходится соблюдать обычаи. Еды хватает. Иногда одна из нас может ненадолго отлучиться на север, переспать со своим мужчиной. Жизнь идет своим чередом.

— А моя сестра, Алия…. как к ней относятся?

Стало светлее, Чени обернулась и пристально поглядела на него.

— Давай обсудим это в другое время, любимый.

— Выкладывай-ка лучше сейчас.

— Тебе нужно сберечь силы для испытания, — ответила она.

По ее тону он понял, что коснулся больного места.

— Неизвестность сулит неприятности, — сказал он.

Она кивнула, сказала:

— Люди явно… не понимают странности Алии. Женщины боятся ее, — девочка, почти младенец, разговаривает о таких вещах, что известны лишь взрослым. Они не понимают причин… сущности тех изменений, что сделали Алию… взрослой еще в материнском теле.

— Значит, шумят? — переспросил он, вспомнив, что в некоторых его видениях Алия вызывает волнения среди фрименов.

Чени поглядела в сторону ширящейся рассветной полоски:

— Женщины уже жаловались Преподобной Матери. Они потребовали, чтобы она изгнала демона из собственной дочери. Даже процитировали писание: «Да не будет ведьма жить среди нас».

— И что же ответила моя мать?

— Она обратилась к закону и отослала женщин в смущении. Она сказала: «Увы, Алия вызывает беспокойство, но причиной тому несчастный случай, непредвиденная ситуация, которую не удалось избежать». Она попыталась объяснить им, как это случилось с Алией тогда в ее матке. Но женщины рассердились на нее, раз она сама поставила их в затруднительное положение. И все разошлись, недовольно бормоча.

«С Алией все будет непросто», — подумал он. Ветер принес запах предспециевой массы, колючие песчинки жалили кожу.

— Эль-сайял, дождь из песка, что приносит утро, — проговорил он.

Перед ними в серой мгле исчезла пустыня, не знающая жалости, пески, что тонули в песках.

На юге было темнее, вдруг молния прорезала мглу, значит, буря там уже зарядила песок. С большим опозданием донесся гром.

— Голос его украшает землю, — проговорила Чени.

Люди выползали из палаток, стража от краев лагеря двинулась к центру. Вокруг все двигалось, каждый знал свое место в издревле заведенной повседневной рутине и не нуждался в указаниях.

«Ты не должен отдавать много приказов, — говорил ему отец… когда-то… давным-давно. — Если один раз ты прикажешь что-то, потом всегда придется отдавать распоряжения по этому вопросу».

Фримены инстинктивно придерживались этого правила.