Див. Часть первая (СИ)

3.     Почему мне так не везет.

Вывод напрашивался сам собой: надо избавиться от клада. Желая сообщить это своему гостю, Егор повернулся к тому месту, где сидел мохнатый, но там было пусто. Видение исчезло, словно его и не было. Но Егор не особо-то и удивился – на то оно и видение, чтобы исчезать. Теперь все его мысли были направлены на то, как воплотить в жизнь свое намерение, ведь легко сказать – избавиться от клада. Но как? Клад – это ведь не иголка. Его нельзя просто вышвырнуть на улицу. И тут в его памяти всплыли слова мохнатого: «Не нужен клад – и ну его в болото!» Это выражение в затуманенном Егоровом мозгу прозвучало, как призыв к действию. Дождавшись ночи, он покидал все содержимое ушата в мешок и, не забыв подзаправиться на дорогу (для храбрости), энергично тронулся в путь. В лесу напротив деревни была шикарная трясина, в которой вязли даже лошади. Правда, путь до нее был не близок, но разве такая мелочь могла остановить решившегося на поступок героя? Он легко преодолел все расстояние до болота, невзирая на темноту и тяжесть груза, быстро выбрал подходящее место и, не сомневаясь ни секунды, швырнул мешок в коричневую воду. Мешок какое-то время полежал на поверхности, словно раздумывая, тонуть ли ему или нет, и медленно, с достоинством незаслуженно оскорбленного, ушел на дно, послав на прощание своему несостоявшемуся хозяину несколько пузырьков.

Придя домой, Егор почувствовал, как огромная тяжесть свалилась с его плеч. Он облегченно вздохнул, лег и тут же заснул так крепко и безмятежно, как не спал уже давно.

Пробуждение его, однако, не было таким безмятежным. Голову рвали на части тысячи маленьких когтей, глаза категорически не желали открываться, а содержимое желудка неудержимо рвалось наружу. Только через несколько часов ему удалось усмирить и подчинить себе собственные органы и части тела, вышедшие из-под контроля. И тогда он огляделся, и не поверил своим глазам – его родной дом выглядел так, словно по нему пробежало стадо слонов: лавки перевернуты, пол усеян осколками посуды, везде, куда ни глянь, валялись пустые бутылки, бутылки и бутылки, а в центре всего этого натюрморта, на столе, величественно возлежала огромная дохлая крыса. Видно, сердце бедного животного не выдержало ужасающего зрелища разгрома своего дома, который оно (животное) честно делило с Егором много лет.

Егорово сердце было крепче, и он, подобно крысе, не упал замертво при виде своей комнаты, хотя некоторое удивление у него все же возникло. Самым непонятным для него было то, что он абсолютно не помнил, что же здесь произошло. По количеству пустых бутылок и по некоторым сигналам организма он догадался, что был в запое долгое время. Но должна же быть какая-то причина! Егор был человеком порядочным и даже в некоторой степени интеллигентным – он никогда не уходил в запой без причины.

Он старательно напряг то, что осталось от его мозгов, и принялся вспоминать. Начал он издалека. Вспомнил свадьбу, со свадьбы перешел на Неждана и его мерзких работничков, потом воспоминания перенесли его в поле. И тут его словно током ударило – клад! Ведь он нашел клад! Где же он? Егор обежал весь дом и двор, заглянул во все уголки – сокровищ не было! Он уже готов был поверить, что все это был лишь пьяный бред, как наткнулся в сенях на пустой ушат. И лишь Егор увидел его, он ясно вспомнил все: мохнатого, темный лес, болото и, о, ужас! – пузырьки на грязной воде. Он сел на пол и завыл, как попавший в капкан зверь.

Плакал он долго. Как ребенок, размазывал по грязным щекам слезы, вслух жаловался на свою горькую судьбу, не забывал упомянуть и любимое свое невезение, хотя в этой песне и судьба, и невезение занимали лишь второе место после главного виновника последних Егоровых несчастий – мохнатого. Уж как Егор не называл его, с чем только не сравнивал, какие проклятия не посылал на его голову!

Нарыдавшись всласть, измученный и разбитый, Егор вернулся в свою комнату, но, не успев сделать и шага, остановился в изумлении. В комнате было чисто прибрано, подметено, оставшаяся в живых посуда стояла на полках, а посреди стола, на месте, по праву принадлежащем дохлой крысе, сидел мохнатый. Он был настолько реален, что Егор испугался. Испугался не его, а за себя: раз горячечные видения приходят к нему в трезвом виде, значит, дело совсем плохо. Некоторое время он изо всех сил надеялся, что призрак исчезнет, но тот глядел на него своими большими грустными глазами и флегматично почесывался, всем видом показывая, что никуда исчезать не собирается. И Егор вдруг успокоился! Какое-то седьмое или восьмое чувство неожиданно выползло из недр подсознания, видно, также, как и его хозяин, очухавшись от алкогольного дурмана, и, вернувшись к своим обязанностям, стало нашептывать ему в ухо, что все плохое уже позади, что бояться нечего, что мохнатый вернулся с хорошей вестью. Конечно же, чувство это бессовестно врало, но в измученном переживаниями Егоровом сердце оно сумело-таки поселить глупую уверенность в своей правоте.