Дивертисмент братьев Лунио

Кроме как за тем, чтобы сходить на рынок и постоять на клиросе, Франя обычно дом не покидала, всецело занималась с нами. Мамой второй была нам, няней, домашним поваром и воспитателем, согласуя свои действия с мерой своих скромных познаний в этой области. И брала не знанием и ученьем, а чувством, интуицией, запоздалым женским чутьём. Знала, кому из нас первому какать, а кому лучше вовремя остановить кашу, чтобы не подвергнуть себя недоумённому и обиженному детскому взгляду. Что лучше на улицу и правильней поддеть под шубку при морозе, если он есть. Как замирить нас, когда одна игрушка, а желаний два и они одновременны. И чем запить холодным, если что-то горячей получилось, чем надо. И почему от луны не жгуче, а от солнца лучше краснеет живот. И что такое упаковка и от кого её охраняет дедушка. И где тот папа, который уехал ещё давно, и почему он вместе с дедом не приходит поцеловать в нос, перед тем как спать. И для чего велосипедику маленькие колёсики по бокам, если он и так ездит, когда вырастает высокий и большой. И что такое вал по зерну и экономия по горюче-смазочным материалам. И почему собачкам в космос можно, а нам нельзя. И кто такой Ленин и чем он хуже товарища Брежнева Леонида Ильича. И почему у комсомольцев беспокойные сердца, а у Франи обыкновенное и не беспокойное. И кто больше долговязый ростом – папа, про которого так один раз сказал дедушка, или дядя Стёпа из книжки. И кого кто лучше любит, Франя Петю или дедушка Няму. Или нет, наоборот: кто на кого чаще не ругается: Франя на них обоих или дедушка на Франю. И что такое «ходить в школу», для чего она нужна и кто пойдёт туда первым, Петя или Няма.

Так вот, подошли к главной теме. Первый разговор про то, что бывают люди большие и поменьше, Франя завела с нами примерно за год до школы, понимая, что мы уже начинаем обращать внимание на малость свою в сравнении с дворовыми и остальными пацанами. В ту пору мы не думали ещё, что отставание наше будет тем интенсивней, чем скорее мы в своём развитии отрываемся от окружающих нас человеческих размеров и высот. Франя долго подбирала подходящие слова и решилась объяснить ситуацию следующим образом.

– Смотрите, мальчики, – сказала она и положила перед нами два семечка, большое и поменьше. – Вот семечки, от тыквы и от подсолнуха. Это большое и покруглей, а другое поменьше и длинненькое, утянутое вроде как. Мы их посадим, и они вырастут оба. Только у этого, – она ткнула в тыквенное, – сыночек вырастет, как оно само, попузатей и побольше размером. А у того – она указала на другое, – ребёночек будет маленький и тоже на маму свою похожий.

– Утянутый, – уточнил Няма.

– Пускай утянутый, ладно, – согласилась Франя. – А теперь скажите, вы на маму свою похожими стать хотите или не хотите?

– Хотим, хотим! – заорали мы оба, хотя сами никогда её не видали, только на фотках.

– Вот! – с тайной гордостью за проведённый урок подбила результат Франя. – Вот потому вы и есть оба такие, как ваша мамочка была, маленькие сами и невысокого росточка. – И ещё спросила: – А чего вам вкусней погрызть, тыквенное или вот это, вкусное? – и подала нам семечку, одну на двоих, подсолнуховую.

– Эту, эту вкусней! – снова заорали мы, вырывая её друг у друга.

– О том и речь, мальчики. Она той поменьше будет, но зато и повкусней. Так вот и вы у меня, маленькие, зато такие вкусненькие, что прям съесть вас обоих хочется, а-ам!

Мы тогда, помню, сорвались с места и с криком унеслись прятаться. Но семечко то досталась Няме, не мне. Он вообще понаглей был и пошустрей. Я больше в приёмного дедушку пошёл по маминой линии, а он, наверное, в отца неизвестного.

А через год, в сентябре, нас отвели в школу. Не в ту, куда мама ездила через весь город, а в ближайшую к дому. Нам было по восемь, Гирш не хотел со школой спешить, всё, видно, оттягивал момент неловкости и семейного неудобства – ну, что мы у него не такие, как все. Стеснялся немного, и это чувствовалось, хотя сам виду не подавал, выглядел торжественным, с улыбкой и цветами.

Мы его поняли – потом, правда, не сразу. В той сентябрьской точке стартовала вся наша жизнь, с неё начались контакты с внешним миром, включая тех людей, которые не обязательно хотели любить нас с Нямой так, как любили нас Франя и Гирш.

Однако некоторым образом выручали два обстоятельства. Мы были близнецы, и это с самого начала переключало внимание с нашей карликовости на реальный интерес к удивительной паре неотличимых малышей. Практически игрушечных. Ну как если бы вы попали в цирк, представьте себе, вы же не стали бы первым делом тыкать в пару крольчат, которых фокусник за уши извлекает из своего цилиндра. Или, допустим, вам и в голову бы не пришло поиздеваться над двумя одинаковыми мопсами, которые ходят на задних лапках послушно красавице-дрессировщице. Хотя они и собачки, а не люди и ходить так не обязаны.