Дивертисмент братьев Лунио

– Тогда слушай теперь сюда, Гиршбаум, – отчётливо выговорил Маркелов, продолжив прерванную беседу. – Я тебя внимательно послушал. Всё, что ты тут наворочал, мне не понравилось, не буду скрывать. Знаешь, я подумал, для меня проще тебя просто устранить. Убрать тебя же из твоей дрянной жизни. Ты же в курсе, вероятно, как это несложно делается, особенно здесь. Тем более что начальник здешний – мой однокурсник по училищу. Дружок старый, короче. Но ты мне нравишься, тёзка. Ты парень хваткий и наглый. И я решаю так – живи, чёрт с тобой. Просто накинем тебе червончик, ну, например, за бытовое убийство заключённого, первого, который тут собственными силами окочурится. И сиди себе, строчи письма к Лаврентию Палычу. Только писульки твои далеко не уйдут, ты уж мне поверь, Григорий, я об этом лично теперь позабочусь. А через годок-другой, чаю, сам сдохнешь, от самых естественных причин, второго срока тебе не досидеть, парень. Мало кто двадцатку оттянет всю, немного крепышей таких среди ваших. Вот таким вот образом, товарищ младший сержант.

На этом всё закончилось. Примерно такого я и ожидал, когда осмелился выкрикнуть его имя из строя, ни на что не рассчитывая. И это было ещё хуже, чем просто конец истории. На севере продолжение истории намного страшней и хуже её конца. Мы понимали это оба. И тогда я решил, что время пришло, и использовал свой единственный настоящий шанс.

– Последний вопрос, – сказал я, глядя Маркелову в глаза, и увидел, как он разрешительно кивнул. Уже чувствовал, что выиграл, сука. – У меня есть драгоценности, – начал я так, как обычно начинают герои приключенческих романов, – очень много, очень ценные. Исключительной работы, коллекция моего отца, его многолетний труд... – Маркелов заинтересованно упёр в меня глаза. А я так же неспешно продолжил: – Все они в Ленинграде, в сохранности, там же, кстати, где и ваша бумажка. Тридцать восемь ювелирных изделий, разных, очень дорогих, почти все с драгоценными камнями, брильянты, изумруды и прочее. Всё – золото высшей пробы и платина. И всё превосходной работы, как я уже сказал. Только без меня вы до них не доберётесь. И если со мной кончено, то и с ними, само собой, тоже кончено. Они пролежали всю блокаду, полежат и дальше. Но если у меня в жизни будет всё в порядке, то и с ними всё будет как надо. В смысле, у того будет, к кому они перейдут. – Я выплеснул в рот остатки чая со дна стакана и спросил его, уже совсем серьёзно, так, чтобы точно дошло: – Есть идеи, Григорий Емельяныч?

Полковник оторвался от стула и стал мерить шагами комнату. Я хорошо, очень даже хорошо представлял себе, что в этот момент творилось у него в голове. Примерно такое, думаю: «Парень, похоже, не врёт, отец его правда ювелир, это точно, деньги и всё такое у них были, иначе откуда мешок тот взялся и, скорее всего, не последний был: и до него были мешки такие, и после. И если не верить, уйдёт отложенное. Если же поверить, надо его вытаскивать отсюда, но есть риск – сдаст после с потрохами, если не блефанул, и от себя ещё добавит всякого, реабилитироваться захочет. И придётся убирать, но там сложней, здесь-то как два пальца. Но только что у него есть на меня по большому счёту, если про бумагу ту наплёл? Или не набрехал?»

Тогда я не всё ещё знал, что он мог в голове своей в тот момент проворачивать, это выяснилось уже поздней, в Ленинграде. Кроме того, не ведал я ни о смерти лютого, ни про амнистию понятия не имел, дававшую Маркелову практически неограниченные полномочия в рамках работы его амнистийной комиссии.

@bt-min = Походил он, в общем, туда-сюда, поварил котелком своим, свёл плюсы все мысленные и минусы и говорит мне:

@bt-min = – Вот что, Григорий, тебя сейчас в барак твой отведут, и на работы ты покамест не пойдёшь, а я подумаю, что можно тут предпринять по твоему делу. Разговоры – разговорами, но на случай твой и в самом деле по-разному можно посмотреть, зависит от того, кто смотреть будет. Я с кем надо переговорю и сам ещё раз обмозгую вопрос твой потщательней, а потом тебя вызову и скажу, чего мы с тобой имеем. Понял меня, сержант?

@bt-min = Я уже тогда всё понял, когда он доски передо мной топтал. И чуял, что плюс от моего предожения перевесит минус от его опасения, больно уж сладкий куш ему светил – ни за что, можно сказать, просто за свою же работу.

@bt-min = Долгой пауза не оказалась. На другой день привели меня снова к нему, туда же. Я сел, жду. Волнуюсь, конечно, судьба на кону всё-таки. Да и сама жизнь заодно.