Дивертисмент братьев Лунио

Примерно так выдала. И скорбно села. Технолога Франя ненавидела. Остальных – тоже. Включая безобидных покупательниц Дюкиной ювелирки. Ненавидела и дивилась собственной, едва сдерживаемой и безмолвной запальчивости. Это было с ней впервые. Что-то надвигалось на Франю с неотвратимостью атомного ледокола, рубя и сметая на своём пути преграды, что замедляли колкому атомоходу наикратчайший путь к заветному полюсу нежданного-негаданного любовного помрачения. Любовь эта очнулась от анабиоза, но не стала виновной в том, что в тот же самый печальный промежуток сделалась сопутствием их ужасного общего горя. Это был для неё первый случай глухой и пещерной ревности, даже о бледном варианте которого Франя до сего дня имела представление лишь по читанным и не читанным ею книжкам.

Разошлись все, как они с хозяином дома не ожидали, довольно поздно. Технолог, нагрузившаяся до начального рубежа непотребства, сделала попытку остаться под предлогом помощи в уборке после поминок. Однако Франя вежливо, но с требуемой жёсткостью довела её до выхода из квартиры, неустанно благодаря на словах. Там она помогла ей одеться, мягко приталкивая корпусом, выпроводила на лестницу и вызвала лифт. Остальные дамы, видя такое дело, откланялись сами, увернувшись от Франиного сопровождения. Поняли – место занято и плотно.

Потом уже, проводив поминочных гостей, Франя собралась спросить хозяина, что ей теперь делать, но Гирш опередил её. Отвёл в лишнюю спальню и указал на заправленную постель:

– Там ляжете, Франечка. – И сделал неопределённый жест головой, благодарно прикрыв глаза. – Всё остальное завтра, если получится. Вы ужасно перенервничали и устали, я вижу. А в холодильник сам всё со стола перенесу, не заботьтесь об этом, спите. И спокойной вам ночи, милая. – И прикрыл за ней дверь.

А прикрыв, подумал, что есть женщины, которые на похоронах станут выть, причём искренне. А есть такие, кто наливать будет и утешать, и тоже от всего сердца. Франя была из первых, самых душевных, где головы меньше, но зато сердца про запас. А из вторых, подумалось ему, наверное, врачиха эта роддомовская, если не ошибается про неё. Юлька же Маркелова, уверовал он себя, уже не мечась между другими вариантами, та просто не пришла бы совсем, избавила бы себя от этой скучной и бестолковой похоронной муры.

Наутро они проснулись почти одновременно, каждый у себя. Гирш не работал, имел законные три дня отгула в связи со смертью ближайшего родственника. Вместе позавтракали от вчерашнего поминочного стола. И вместе стали прибираться. Через пять минут она мягко, но настойчиво забрала из его рук тряпку на палке и отослала от уборки к себе.

Потом был обед, уже в чистом и убранном доме Лунио. К пяти она сделала чай, заварив его по-деревенски, с прихваченной из дома пахучей сушёной травой. Вечером стала потихоньку собираться, дрожа и трепеща, оставит он её ещё на сколько-то или просто вежливо выпроводит. Либо вообще никак и ничего. Он сделал ни так и ни так. Сказал, давайте по маленькой, Франя, чтобы ещё раз вспомнить дочку мою.

Ну и получилось не по одной, хотя она это дело раньше не приветствовала. Но тут особый случай. Ну и немного ослабла, да и нервы ещё на место не вернулись, всё ещё в растянутом состоянии оставались со вчера. И вообще – с того дня, как всё это началось и длилось.

И снова получилось остаться, само собой уже, просто по здравому смыслу. И опять каждый у себя по отдельности.

Ночью приснился нехороший сон, страшный. Явилась хозяйка, которой, как она для себя решила, не было. Она была в чёрном, траурном, увешанная Дюкиными украшениями, которые были на поминочных покупательницах, каких привела старичкова дочка. Лет ей было как Григорию Наумычу, даже и побольше. Все в это время сидели за столом и уже по разу сказали доброе про Дюку. Хозяйка обвела взглядом застолье, некрасиво покачала головой, со злобой какой-то, и упёрла глаза в Франю. Снизу. Потому что ростом была такая, как Дюка, верхом головы чуть выше стола. И выговорила, тоже исключительно недоброжелательно:

– Ну ладно эти все, а ты-то чего тут делаешь, в доме моём? Ты кто, Лунио разве? – и сверкнула глазами. Григорий Наумыч вроде как немного растерянно приподнялся с рюмкой в руке, но хозяйка метнула взгляд в его сторону – маленькую острую молнию чёрного цвета – и осадила: – А ты молчи пока, Григорий, с тобой отдельно ещё поговорим. Разборка моя длинной будет, не гони лошадей.

Тут вежливо приподнялся старичок из агентства, кашлянул, прикрыв ручкой рот, и решился вставить слово:

– Вы меня, конечно, извините, женщина, но в нашем похоронном договоре не упоминалось, что будут третьи лица. Вся родня – здесь и наперечёт. Всё, как говорится, по правилам жизни и смерти, – и произвёл вежливый реверанс в сторону Франи. – И документы присутствуют, тоже со мной. Предъявить? – И сел обратно.