Дивертисмент братьев Лунио

– Да при чём, Гриша, при чём! Именно ты и есть самый тот, который при чём! Я только сейчас это понял. Когда ты за молотком полез, потолок мой разбивать.

– Он и мой был когда-то, – вставил я слово, не особенно рассчитывая на сочувствие.

Однако замечание моё не осталось неуслышанным. Полковник вновь пытался развить моё участие в семейной драме, которая была им только что мне доверена.

– Увозить её надо отсюда, Гриша, – выдал он, словно план его уже стал для нас общим. – Подальше отсюда и надолго. Вместе с Машкой. Туда, где не будет у неё никого из компании той и где у неё будет нормальный честный мужик. Такой, как ты, Гриша. – Он глянул мне в глаза и словно прожёг. – Понимаешь, сынок, о чём я?

– Не очень пока, если честно, Григорий Емельяныч, – пробормотал я, пытаясь нащупать край сети, в которую медленно, но уверенно затягивал меня Маркелов, чтобы, если что, высвободиться самому, вовремя выпрыгнув из приготовленной полковником ментовской заманки.

– Тогда объясняю, если сам не рубишь, – далее он стал загибать пальцы, суммируя то, о чём говорил. – Смотри. Тебе так и так ехать, и ехать неблизко отсюда, такая уж у тебя судьба, Григорий Лунио. Это раз. Жизнь тебе начинать там не с чего, ты, как я знаю, в нулях теперь, после нашей с тобой операции. Это два. Работу ты нормальную себе не найдёшь, зэк бывший никому не нужен. Это три. Жить будет тебе негде, пока какую-нибудь вшивую общагу не дадут, и это только если на работу возьмут, что почти невозможно, как мы уже с тобой поняли. Это тебе четыре. Бабы у тебя нету никакой, и когда найдёшь, неизвестно, а подберёшь какую, то будет шалава стопроцентная, другая с вашим братом жить не захочет, кто нормальная. Это, как ни посмотреть, только всё равно – пять. Девочка наша, Машка, глянулась тебе, это я увидел, глаза мои, слава богу, на месте ещё. Так что тут противопоказаний тоже нет, верно? И это тебе будет номер шесть. И главное ещё. – Он вытянул из кармана штанов кольцо моей мамы, покрутил им в воздухе, окропив пространство мельчайшими искрами, и опустил его обратно, в холщовую глубину. – Это было твоё, твоим и останется. Отдам. А оно стоит, очень даже стоит, зна-аешь, иначе не шёл бы за ним с молотком. И это будет тебе неплохой старт, если нормально пристроить вещь. Людей с деньгами много уже развелось, очень много, кто на войне нажился и на беде народной. Так что трудностей не будет с этим.

Я напрягся:

– Вы на что намекаете, Григорий Емельяныч, я не понял? На меня, что ли?

– Я не намекаю, парень, я тебе открытым текстом глаголю. А ты меня слушай. Будешь слушать, всё остальное тоже будет, – ответ прозвучал довольно неопределённо, но тему я решил далее не развивать. Я уже думал над тем, что услышал от него чуть раньше. Перебирал в голове его слова и медленно начинал понимать, что во всём том, что сказал этот гад, содержится немало здравого смысла.

– Теперь так, – продолжил он как ни в чём не бывало. – С работой помогу, куда-никуда устроишься, с жильём тоже решится потихоньку, как и с пропиской. Паспорт без затяжек дадут, на твою новую фамилию, я кому надо позвоню, это в моих силах. И самое последнее, – он обвёл глазами прилежащее пространство, имея в виду всю огромную квартиру, – это всё после меня снова будет твоим. Откуда пришло, туда и вернётся. Если, конечно, брак твой с Юлькой будет законно зарегистрирован, такие законы, сам знаешь. И какая у нас с тобой цифирь вышла? Седьмая, восьмая, десятая? То-то и оно, Гриша, о том и речь, дорогой мой.

Я растерянно дослушал проповедь милицейского чина, в которой всё, казалось, откуда ни посмотри, выглядело гладко и трезво. Но что-то не укладывалось в обозначенный контур, какая-то деталь вышибалась, не умещалась внутри него. И тут я понял, какая именно.

– Стоп, Григорий Емельяныч, – внезапно я встал на ноги и снова сел. – А как же дочка ваша, Юля? Ей-то я зачем, она же замуж за меня должна идти, жить со мной. Да она меня в глаза не видала, а вы говорите. Она просто пошлёт меня и вас куда подальше с таким предложением и, наверное, будет права. О ней-то вы не подумали, получается? Про девочку я уже не говорю, про маленькую.

Полковник отмахнулся: