Дивертисмент братьев Лунио

Сороковины посидели уже тихо, совсем почти по-домашнему. Она наделала пирогов с капустой, он принёс со службы подходящий заказ, с копчёной рыбой и сухой колбаской, сам же разделал и тонко нашинковал то и другое. И плов был ещё с курицей вместо баранины на горячее. И всё было у них хорошо.

А сразу после поминок, на другой день, уволилась из роддома. Он настоял, Гирш. Или, сказал, няню возьму круглосуточную, чтобы проживала с нами заодно и за грудничками смотрела. А как их ещё поднимешь, махусь таких?

Она чуть не грохнулась от неожиданности – и увольняться понеслась. Надо же чего удумал муж её гражданский – чужого да в дом. Чужую. Со стороны. Бабу. И как такое в голову могло залететь страшное? А она-то сама? Няня профессиональная, с опытом выхаживания, кормления, подношения к материнской груди, если кормит кто сам. Сказали бы, плати, чтобы пустили за Дюкиными пацанчиками ухаживать, платила бы, нет даже малых сомнений – так она к ним сердцем прикипела, мысленно, к крохотулям двум, уже в тот день, как узнала, что Дюка умерла, а они остались живыми обои.

Как уволилась, через два дня и отдали их. Вместе забирали, с Гиршем. На машине везли, дикую осторожность соблюдали, старались, чтобы не растрясло никого их, не потревожило. А сами, чудо какие вылепились. Подросли в роддоме ещё, в весе прибавили, в движении, в прыти грудничковой. Им сестру патронажную прикрепили сначала, но та, как увидала Франино уменье и заботу, так ходить перестала, сказала, мне не надо к вам, я, если что, сама у вас поучиться ещё найду чему.

А Гирш пошёл по инстанциям опекунство оформлять, на приёмное вроде отцовство, на себя, как на законного по всем документам деда. Только не получилось у него. Говорят ему в инстанции, что отцовство, мол, у ваших мальчиков имеется уже и признанное. Приходил законный их родитель, гражданин Гандрабура Иван, и оставил заявление, что отцовство своё признаёт и отчество просит присвоить как от него, от Ивана. И поэтому, если он и есть отец, то опекунство ваше преждевременное. Сначала нужно отказную бумагу составить, что родной отец в отсутствии брака не претендует им становиться сам. Другими словами, что обеспечивать содержание новорожденных по своей линии он не станет. Или же пускай отец этот Гандрабура дезавуирует изначально им же признанное отцовство. Но ещё можно и в самом принципе оспорить отцовство указанного гражданина, как вы понимаете, только это уже вопрос потянет за собой медицинский аспект, проверочный. Анализы разные и всё остальное. Спрашивают:

– Сами-то вы будете Гандрабуре этой сопротивляться, что не он отец? Или с этим его признанием вы согласны?

– С этим, к несчастью, я согласен, – вынужденно подтвердил отвратительную истину Гирш, – он и есть отец по крови. Просто он книжек начитался, совершенно чуждых ему по его незрелой культуре и по его сырым, как невысыхающая потолочная протечка, мозгам, и теперь отстаивает отцовство своё как принцип. Ошибочно думает, что хотя бы этим не нарушит закон жизни и смерти. Такое у него в голове устройство противоестественное, особое: я-то за годы последние наслушался от него всякого.

А там на это сказали, в опекунской инстанции:

– Понимаем вас, Григорий Наумович, да только сделать, как вы хотите, не сможем без осуществления всей предписанной законом процедуры. И поэтому придётся вам договариваться.

Как-то так, в общем. Сложно. Но одно всё-таки ясно – ёжик, хотя и мелкий, но против Гиршева танка оказался острый и свободно проехать не дал.

К тому времени Иван Гандрабура вновь трудился на упаковочной. Правда, не в охране, куда, честно говоря, и сам уже не хотел, не говоря уж о бывшем тесте, а в самом цеху, на линии обёртки и промежуточного загиба.

Ему снова дали место в общежитии, поселив в совсем небольшую комнатку, по размеру меньшую, чем стандартная, но зато одного, без никого больше. Учли, вероятно, рост и вес. Как было у него в вооружённых силах, так было и теперь, вспомнили. Там он кормился от общей армейской кухни, но двойным пайком, как военнослужащий, превышающий солдатский норматив по объёму и высоте. Таков порядок. Здесь, на гражданке, просто пожалели, знали, что выгнан начальником охраны Лунио из их общего дома, что насмерть потерял сожительницу, почти жену, и что оставил после себя живых наследников, которых признаёт.

На деле же было так и не так. Признавать близнецов в органы записи Иван пошёл лишь после того, как узнал от других людей, что он уже их признал. Недоступно?