Дивертисменты

Но Донья Энграсия надела ее и даже не взглянула на себя в зеркало. Села бедняжка в сторонке в старое плетеное кресло и скрестила руки на своей накрахмаленной юбке. Резкое завихрение моды, помимо других листьев, принесло точную копию фасона из молодости Доньи Энграсии. И Донье Энграсии грезится, что волосы, несущие это крылатое чудо, все еще каштановые и шелковистые, что она прогуливается по бульвару, а студенты глядят на нее.

Но если кто и глядит на нее, так это маленькая служанка, которая закатывается невероятно громким смехом.

О ковре

У края дерзкой пропасти стоит дом. И живет в нем старый ковровщик с четырьмя внуками. Большие ореховые деревья нависли над окнами.

Вот уже несколько дней, как старик трудится над одним и тем же ковром. Этот огромный ковер сочных, густых тонов с незапамятных времен занимает большую стену в гостиной. Однажды ненастным зимним утром, в отсутствие деда, когда нельзя было пойти в лес на прогулку, четверо малышей разрезали, что стоило им немалого труда, один край ковра, чтобы поглядеть, нет ли за ним какой-нибудь двери. А нашли они там Неописуемое, и чтобы было понятно, какая у него шкура, сравним ее, ну, скажем, с дымчатой темнотой – не столько с темнотой ночи, сколько с чернотой любой пустоты.

Вернувшись, старик обмер, увидев, что они натворили. Взяв инструмент, он бросился к ковру и начал заделывать разрез новыми узорами. Дети, решив, что это игра, с криком бросились к ковру, чтобы снова разрезать его. Но внезапно то, что было за ковром, стало их засасывать, так что они никак не могли высвободиться. Барахтаясь в ужасе, они рвут нить за нитью, но Это Самое, подобно наваждению, все больше засасывает их.

А старик не в силах помочь им – не пропадать же вместе с ними. Единственная его надежда – залатать дыру узорами. Его руки порхают, изобретая их, но он выбивается из сил, узоры скорее напоминают их тень.

Если он не сможет больше плести их, дыра станет размером с землю!

О кувшине

1

«О боже! – говорит сеньора Анисия, обхватывая своими опрятными руками пепельные волосы. – У Кристобалона[19]опять судороги!» Так оно и есть: огромное, неуклюжее тело Кристобалона, напрягшееся в кресле так, что толстыми синими жгутами проступили вены, застыло напротив окна, распахнутого в ночь. Сеньора Анисия на цыпочках приближается к нему. «Ах, Кристобалон, сыночек…» – нежно шепчет она. А он, весь уйдя в себя, внезапно расслабляется. Тяжелые капли пота скатываются по его бледному лицу. «А-а-а! – раздается его слабенький несуразный голос. – Она ведь была у меня, была!» Подавив всхлип, он снова поворачивается к окну.

«Кто была, когда, сын мой?» – вопрошает сеньора Анисия. «Ручка, – шепчет Кристобалон, навалившись на подоконник, – ручка моего кувшина». Он встает во весь рост и, глядя в ночь за окном, скандирует своим тоненьким голоском: «Это сон! Сон! Но если бы я мог вспомнить мой кувшин, его вес, цвет, холодок его глины, если бы я мог вспомнить его целиком, то ему бы ничего больше не осталось, ничего больше не осталось…» И Кристобалон, глухо бормоча, рушится в кресло. «Пойти за отцом!» – испуганно лепечет сеньора Анисия, покидая Кристобалона, закаменевшего под мерцанием зловеще золотой луны.

2

«Кристобалон!» – строго окликает его появившийся в двери отец. Так как Кристобалон не отвечает, он входит, сопровождаемый матерью.

Кристобалон неподвижен. На его лице застыла безмятежная улыбка. А в руках у него глиняный кувшин. Лунный свет играет на яркой черно-красной каемке, поблескивает на эмали внутри сосуда.

«Вроде бы это кувшин, который он потерял мальчиком, – шепчет сеньора Анисия. – Где ты его нашел, Кристобаль?»

Но затихший Кристобаль уже никогда не ответит.

О битве

Дон Ригоберто Родригес – Великий Фабрикант – был человеком массивным. «Меня никто из седла не вышибет», – говаривал Дон Ригоберто по любому поводу, розово улыбаясь на конце своей гигантской сигары, так что не оставалось ничего другого, как верить ему; на своих коротких гиппопотамовых ногах он громоздился подобно древней триумфальной арке.

В пределах возможного Дон Ригоберто одевался с большой элегантностью. Манеры его были безупречными, что же касается сигары, то ведь это не самый большой порок. Дон Ригоберто имел дело с наилучшим из лучшего, это уж точно. А если и был у него один бзик – у кого из великих его нет?

Бзик Дона Ригоберто заключался в том, что он заполнял дом всякой утварью. Стены давно скрылись за толстым слоем пейзажей. Канделябры и лампы множились повсюду подобно чудовищным плодам. Невозможно было спокойно усесться: досужие диванные подушки, злобно поглядывая на гостя, загромоздили все кресла. Фарфоровые статуэтки походили на взаправдашнюю толпу. Благодушные животы ваз, смахивающих на толстых голландских слуг, грациозно прославляли неистощимое богатство Дона Ригоберто – Великого Фабриканта.