Диво

— Видите, профессор, — в голосе Валерия была полнейшая беззаботность, так, будто все шло самым лучшим образом, — не всякий третий секретарь мечтает стать послом. Мне, например, хочется только одного: возвратиться домой, в Москву.

— Все рвутся за границу. А вы?

— А я рвусь отсюда домой. Вы, наверное, думаете, молод. А у меня уже есть жена и дочурка в Москве. Почему не здесь, не со мной? Очень просто. Жена инженер-электротехник. Сюда приехала, посмотрела и сказала, что ни за что не останется. Слишком много глины, а на глине, прямо на голой глине, растет трава. Как на кладбище. Я, признаться, даже не замечал этого, а жена только эту траву да глину и заметила. Теперь она уехала домой, а я продолжаю смотреть вокруг себя словно бы ее глазами. Существует между близкими людьми что-то невидимое, оно объединяет их даже в капризах или странностях. Да, вам, наверное, это хорошо известно.

— Умгу, — неопределенно буркнул Борис, боясь, что Валерий начнет расспрашивать о его несуществующей жене.

— Что же касается моей терпимости в отношении к Вассеркампфу, то это чисто профессиональное. Мы уже здесь привыкли. Иначе нельзя. Нужно дать человеку выговориться. Вам еще не приходилось бывать на спорах идеологических, где речь идет о политике, философии, литературе, искусстве! Вот где потоки слов! Иногда нужно не менее недели, пока они исчерпают свои словесные запасы и не начнут вертеться вокруг того же самого, подобно человеку, который заблудился в лесу или в степи во время метели. Кстати, еще в студенческие годы я читал, как один наш критик доказывал, что буран в пушкинской «Капитанской дочке», где люди блуждают, — это, мол, образец критического реализма, а вот буран в романе советского писателя нужно изображать в стиле социалистического реализма, который требует, чтобы герои не блуждали, а вышли точно к цели.

— Разве мало еще дураков и у нас! — проворчал Отава. Он вспомнил историю с этюдом Таи на киевской выставке, захотелось вдруг спросить Валерия, не знает ли он такой московской художницы, Таи Зыковой, — желание было бессмысленным и неуместным; чтобы не поддаться ему, Борис ускорил шаг и обогнал Валерия, но тот также пошел быстрее, они уже выходили из этого разграфленного холодного департамента, посольский шофер поехал им навстречу, Отава понял, что сейчас они оба окажутся в тесной машине, где уже никуда не убежишь от своего собеседника, и тогда он не в силах будет бороться со своим намерением спросить, во что бы то ни стало спросить (зачем, зачем?), поэтому остановился, взял Валерия за пуговицу, посмотрел ему в глаза и спросил, чтобы сразу покончить со своими комплексами и причудами:

— Вы знаете… — Но в тот же миг опомнился от первых звуков своих слов, ему стало стыдно и больно за свою невыдержанность, он растерянно умолк, а потом, чтоб уже не опозориться окончательно, присоединил к началу своего вопроса совсем другой, неожиданный для самого себя конец: — Когда мы поедем в Марбург?

— Поживем — увидим, — уклончиво улыбнулся Валерий, открывая перед Отавой дверцу машины. — На всякий случай я закажу билеты на завтрашний поезд, но не гарантирую, что мы туда поедем уже завтра. Вы убеждены, что ваш пергамент — в Марбурге?

— Оссендорфер — профессор Марбургского университета, я должен увидеться с ним. Если это тот самый ефрейтор Оссендорфер, который убил моего отца, профессора Гордея Отаву, я начну судебное дело. А пергамент принадлежал нашему государству, государственному институту. У меня все подтверждения…

— Пока мы с вами поговорим, Оссендорфер может стать уже профессором Гейдельбергского, скажем, или даже Гарвардского университета. Это во-первых. Прошу вас, садитесь. Во-вторых, даже оставаясь в Марбурге, он не захочет с вами видеться — и вы его не заставите. В-третьих, он скажет, что у него нет никакого пергамента, что он воспользовался фотокопией, владелец которой просил сохранить его инкогнито. Надеюсь, до завтрашнего дня герр Вассеркампф подготовит их нам, если не все возможные варианты, то, по крайней мере, с десяток. Так что запасайтесь терпением и выдержкой.

Год 1028 ТЕПЛЫНЬ. КИЕВ

…и уста усобица и мятеж и бысть тишина велика в земли.

Летопись Нестора