Для фортепиано соло. Новеллы

— Позволь мне докончить фразу: ни с теми, кого считают таковыми.

— Изабелла добавила бы, что нет дыма без огня. Что было бы банально, но точно. Быть монахиней — не мое призвание. Я тебя слушаю, миленький мой Бертран. Впрочем, постой: дай мне сначала сигарету и пепельницу. Спасибо. Теперь можешь начинать.

Бертран прочел свой рассказ с карандашом в руках, отмечая на полях слова, утяжелявшие фразу или звучавшие неестественно. Он любил проверять написанное чтением вслух, которое всегда безошибочно выявляет все шероховатости стиля. Иногда он поднимал глаза на Соланж. Она сидела смирно и слушала с большим интересом. Чтение длилось сорок минут, за все это время Соланж ни разу не прервала Бертрана. Когда он кончил и с деланой небрежностью убрал листки в папку, она засмеялась, а потом о чем-то задумалась.

— Ну как? — спросил он не без тревоги. — Тебе не понравилось?

— Мне? — сказала она. — Совсем наоборот. С чего ты взял?

— С того, что ты молчишь.

— А тебе, честолюбивый ты человек, подавай комплименты!.. Я молчу, миленький мой Бертран, потому что онемела от восторга.

— Не издевайся надо мной, Соланж. Хорош рассказ или плох?

— Бертран, он замечателен… замечателен… И я в нем точь-в-точь такая, какой тебе описывает меня Изабелла со свойственной ей нежной снисходительностью. Только…

— Только что?

— Только вся загвоздка в том, что твоя разумная дева не очень-то сильна в тех методах, которыми пользуемся мы, девы неразумные. Твоя версия моих «побед» немного наивна. По-твоему, все дело в чувствах. Поверь мне, решительная женщина имеет в запасе более действенные средства.

— Например?

— Например, можно вечером как бы случайно оказаться в чужой постели… Или надеть платье, у которого одна бретелька все время соскальзывает с плеча… или притвориться ночью в такси чуть-чуть захмелевшей. Не бойся хотя бы изредка вспоминать о том, что твои герои — люди из плоти и крови, Бертран. Я понимаю, ты специалист по душевным переживаниям. Но знаешь, душа без тела далеко не уедет.

— Но вспомни Стендаля, Соланж. Никто не писал таких прекрасных романов о любви, как он. А ведь в них чувственность не играет почти никакой роли.

— Потому-то, наверно, я и умираю от скуки, когда берусь за него!.. Я знаю, тебе это покажется кощунством, но что я могу поделать: по-моему, твой Стендаль — тоска зеленая. Кстати, он, случайно, не был импотентом? Что-то я, кажется, читала насчет каких-то неудач… К тому же ведь у тебя в рассказе действует не стендалевская героиня. Ты пишешь обо мне, Соланж Вилье. Так не лишай же меня моего надежнейшего оружия. И потом, Бертран, зачем ты превратил посла в полковника? С точки зрения социальной иерархии это принижает меня, а с точки зрения литературной — это ошибка, потому что ты подметил многие черты посла, описал их и в результате у тебя вышел солдат, говорящий языком дипломата. Это никуда не годится. То же самое и с Берчем. Зачем делать его адвокатом, когда он производит сталь? Всякий догадливый читатель и здесь сразу поймает тебя с поличным.

— Ты умница, Соланж. Ни один профессиональный литератор не сумел бы лучше тебя подметить слабости этого рассказа. Но если я что-то изменил, то только из-за тебя. Ты же понимаешь, что если бы портреты посла и фабриканта вышли слишком похожими, весь Нью-Йорк сразу понял бы, что речь идет о тебе. А я старался этого избежать.

— Отчего же, Бертран?

— Отчего? Ясное дело, оттого, что я к тебе хорошо отношусь. Я хотел избавить тебя от неприятностей.

— Каких неприятностей!.. Мне смешно тебя слушать!.. Ты, может быть, думаешь, что я стыжусь своих поступков? Ничего подобного. Да пусть хоть весь мир знает, что я была любовницей посла, и Берча, и Боба Лебретона.

— Весь мир и так об этом знает.

— Тогда почему не сказать об этом прямо? Если тебе так необходимо выводить меня в твоих книгах — а ты, похоже, никак не можешь без этого обойтись, дорогой мой, потому что я уже три раза появлялась в них под разными именами, — то дай мне по крайней мере возможность нравиться читателям. Не лишай меня моего оружия. Кстати, когда ты в хорошем настроении, ты утверждаешь, что я умею создавать вокруг себя особую атмосферу, где бы я ни находилась. И, пожалуй, это довольно верно. В таком случае почему я не вижу этой атмосферы в твоем рассказе?.. Почему ты ее искажаешь?.. Понимаешь, мне не хватает в твоем рассказе моего норкового покрывала, моего лорнета, фотографии Пруста на моем столике, твоей книги с такой милой надписью.

— Короче говоря, Соланж, ты хочешь, чтобы я во всеуслышание объявил, что эта история — чистая правда и что случилась она именно с тобой?

— Ох уж эти романисты! — отвечала Соланж. — Ничего-то от них не скроешь. Они читают самые сокровенные наши мысли.

Когда Бертран Шмит вернулся домой, Изабелла, с нетерпением ожидавшая его, спросила:

— Ну как? Что сказала модель?

— Модель потребовала значительных исправлений.

— В самом деле? Каких же?

— Увидишь. Не люблю говорить о таких вещах, пока они не написаны. Это меня сковывает.