Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании

У подъезда Св. Кунигунды сиделка увидела новенькую карету, запряженную двумя лошадями. Нельзя сказать, что шикарная карета была здесь в диковинку. Племянники, упекшие сюда богатую тетушку, приезжали справиться о ее здоровье. Муж навещал истеричку-жену, пока его новая пассия вертелась в экипаже, прихорашиваясь перед зеркальцем. Но сердце Берты все равно екнуло. А когда кучер и лакей перебросились парой английских слов, она взлетела по лестнице, перемахнув через десяток ступеней, и в дверях столкнулась с критиком. Очки его сползли на кончик носа, в руках он держал свою шляпу и методично ее колотил, но тумаки предназначались кому-то другому.

– Карл Мейер? – выдохнула Берта.

Он уставился на сиделку, силясь припомнить, где и, главное, при каких обстоятельствах они могли познакомиться. Мало ли чего можно ожидать от таких напористых девиц. О вчерашней встрече он ничего не помнил. Уходя, Берта стерла обоим друзьям память.

– Ваш покорнейший слуга, фройляйн, но откуда вы меня знаете?

– Вы известный критик, – пожала плечами Берта, а Мейер важно выпятил грудь, вовремя поймав очки, которые чуть не соскользнули с его носа. – Вы виделись с Маванви Грин?

– Да, именно так. Из достоверных источников я узнал о таланте фройляйн Грин и пришел побеседовать с ней лично. Ах, она гениальная писательница! Ее книга поможет человечеству вырваться их тенет реализма…

– … и здравого смысла, – пробормотала сиделка. – Значит, вы ее забираете?

– Увы, все не так-то просто, – помрачнел критик. – Для ее выписки требуется разрешение опекуна. Известно ли вам, что ее дядя английский посол? Доктор Ратманн дал ему знать, и они с женой примчались в больницу.

– И что же? – Берта дрожала от нетерпения.

– Полдня я их уламывал, а они ни в какую. Мол, племянница-писательница опорочит их доброе имя. Но ничего, у меня есть знакомства…

– И у меня тоже! Мое главное знакомство – это я сама. Ждите здесь и не вздумайте улизнуть, – скомандовала вампирша, отодвигая его с дороги.

Первым делом Берта ринулась в гостиную для посетителей и еще издали увидела Ратманна, который, стоя у приоткрытой двери, что-то доказывал незнакомому господину.

С той ночи она избегала доктора. Несколько раз они пересекались в вестибюле, и он неизменно провожал ее тоскливым взглядом. Вот и сейчас Ратманн наморщил лоб, силясь что-то вспомнить, но это было так же бесполезно, как разбирать письмена на песке, после того, как по нему прошлась морская волна. Видны были размытые контуры, но смысл ускользал.

Так он мучился уже третий день. Как следует попировав-повеселившись с пациентками, доктор Ратманн подсчитал и прослезился. Подсчитал он время между уходом из больницы и пробуждением в объятиях фройляйн Лайд. Минуло не менее двух часов, но в памяти отложилось от силы минут двадцать. Вот он расспрашивает прохожих, подбегает к девушке, окруженной бандитами, кричит на них… и пробуждается в другом квартале. По словам фройляйн Лайд, в промежутке налетчик успел его пырнуть… судя по всему, двузубой вилкой, потому что шее остались два надреза. И почему он ничего, ну ничегошеньки не помнит? С немой просьбой посмотрел он на сиделку, умоляя разрешить его сомнения, но та полностью его проигнорировала. Ее интересовал только посетитель.

Дядя ей сразу не понравился. Высокий, с узкими плечами и вытянутым лицом, он напоминал старую и сварливую борзую. Жидкие волосы прикрывали лысину, бакенбарды топорщились по сторонам, будто две сапожные щетки, а опущенные уголки губ придавали лицу вечно брезгливое выражение. Говорил англичанин монотонно, без выражения, словно зачитывал средневековые статуты.

– Повторяю, доктор, не может быть и речи о том, чтобы Эммелина вела богемный образ жизни. Ее поступок станет пятном на моей репутации. Кроме того, мое пребывание в столице подходит к концу. Послезавтра мы с женой возвращаемся в Лондон.

– Тогда заберите ее с собой, – рассеяно предложил Ратманн, массируя виски.

– Уж увольте. Я не желаю, чтобы ее поведение стало поводом для пересудов в свете. Поскольку Эммелина до сих пор невменяема, ее лечение должно продолжаться без перебоев. Это для ее же блага. Всего доброго, доктор Ратманн.

Он удостоил врача невнятным поклоном и вернулся в гостиную. Берта смотрела на доктора, трепеща от гнева.

– И что, вы это так и оставите?

– Что я могу? Закон на его стороне.

– Но мертвые вне закона. Надеюсь, дядюшка упомянул Маванви в завещании, – ухмыльнулась Берта, следуя за англичанином.

А доктор прижал ладони к пульсирующим вискам. Он опять увидел нечто такое, чего на самом деле быть никак не могло.

Гостиная была просторной, с навощенным паркетным полом, а на одном из кожаных диванов, свернувшись в комочек, плакала Маванви. Услышав шорох юбок, она подняла опухшее от слез лицо, но не смогла ничего сказать и снова уткнулась в диванную подушку. Над девочкой нависала вертлявая дама в черном платье с таким громадным турнюром, словно под ее юбкой кто-то притаился. Двумя пальцами тетушка подняла прядь белокурых волос.