Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино

На органе мы с сестрой играли, когда мне было семь лет, а Эле восемь. Помню, во время концерта я вдруг забыла, какую трубу мне нужно потрясти. Сестренка выручила меня мгновенно, она схватила трубу, которую полагалось трясти мне. Концерт был спасен, и я вспоминаю это с благодарностью до сегодняшнего дня.

– Еще один номер бенефицианток, – продолжил папа, – новый танец. Акробатический. Он будет называться… – он выжидающе посмотрел на меня.

– «Возвращение с бала»! – тотчас уверенно откликнулась я.

– Как ты это себе представляешь? – спросил отец.

– Эля и я в «домино».

– «Домино» у вас нет, – тотчас прозаически вмешалась мама.

– Тогда… Эля во фраке! Ведь фрак у нас есть? Правда? А я… Черная пачка, черная треуголка с большущей красной пуговицей, а на лице маска! – воскликнула я торжествующе.

– Только помни, – сказала мама, – что белой пачки у тебя уже не будет.

– Почему?

– Да потому, что я выкрашу ее в черный цвет. Согласно твоему предложению, – спокойно ответила она.

А папа уже обсуждал с нами третье отделение. Первый номер – полет! Мальчики из труппы исполняют свои обычные трюки.

– А на закуску, – заявил папа, – наша Эля!

– Но ты же нам не позволяешь летать!

– А летать она и не будет. Только в перерыве, пока полетчики отдыхают, Эля станет работать на трапеции. Падать в сетку она уже давно научилась. Если мне не изменяет память, лет в восемь.

– А я что буду делать? – спросила я с обидой. – Я уже умею все, что Эля!

– У тебя будет соло в балете, а у Эли только кордебалет, поэтому ей полагается компенсация. Для справедливости.

Может быть, Эле и полагалась компенсация, но мне от этой компенсации сразу захотелось плакать.

– Итак, программа составлена, – сказал папа. – Можно давать анонс. Через семь дней бенефис Эли и Яни. Дирижировать оркестром буду я. И никакой врач меня в постели не удержит, – закончил наш отец.

Каждый день, когда мы возвращались с репетиции, папа ждал нас в постели. По кровати были разбросаны ноты, рядом на ночном столике лежали разные лекарства, стояли микстура, облегчающая приступы кашля, и алоэ с медом, которое мама приготавливала сама каким-то особым способом. Мама теперь не участвовала в цирковых представлениях – не хотела оставлять папу одного даже на минутку.

Отец всегда подробно расспрашивал нас, как прошла репетиция, и был очень обрадован, когда узнал об успехе нашего «джигита» Эли. Она уже третий день была готова к выступлению. Козел квартирного хозяина торжественно продефилировал в цирк, где его дрессировали, предварительно расчесав и вымыв. Выглядел он со своей огромной серой бородой просто великолепно.

Кордебалет составили исключительно из артистов цирка. В цирке был когда-то неписаный закон: все должны уметь танцевать, ездить на лошади, немного «болтаться» на трапеции и жонглировать. Наша Эля, накрывая дома на стол, жонглировала ножами, тарелками и поварешкой. Мои попытки подобного рода обычно кончались, к огорчению мамы, не совсем удачно. Мама боялась, что во время одной из таких сервировок мы можем остаться совершенно без посуды.

Наш балет был готов. Назвали мы его «Танец живота». Оставалось только проверить костюмы. Мою белую пачку и розовое трико мама уже выкрасила в черный цвет. Словом, все приготовления подходили к концу.

Наш с сестрой бенефис состоялся 23 февраля 1923 года.

Афиши превзошли все наши ожидания. Когда Павлуша принес одну из них домой, мы были поражены – вся афиша как бы фосфоресцировала, так как была покрыта специальной краской. Такой сюрприз преподнесла бенефицианткам местная типография.

В шесть часов вечера мама с Павлушей начали одевать папу, чтобы он мог пойти на бенефис и дирижировать оркестром. У папы была повышенная температура, но никакие уговоры не ходить в цирк, где было страшно холодно, не помогли. Когда я вошла в комнату, то увидела папу во фраке, белоснежной манишке и лакированных туфлях. Глаза его сияли каким-то неестественным блеском, на щеках пылали два ярких пятна. Папу усадили и надели ему на ноги фетровые боты, потом он медленно поднялся, и на него натянули теплое пальто на меху с бобровым воротником и бобровую шапку. Мама и Павлуша взяли папу с двух сторон под руки, и все мы медленно пошли в цирк.

В цирке папу сразу же посадили в оркестре. Он дал маме слово, что не снимет пальто, пока не наступит момент выхода бенефицианток на сцену. Остаться с папой в оркестре мама не смогла, она должна была помочь нам переодеваться, но музыканты обещали проследить за ним. В цирке в этот день был аншлаг.

Началось представление. Первый номер бенефицианток – двойной вольтиж. На лошади, нашем Орлике, выскочили на арену мы с Элей – два мальчишки-сорванца. Мы больше визжали, как индейцы, чем вольтижировали, но публике это почему-то понравилось.