Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино

– Если знаешь, что происходит, то знаешь и смысл всей пантомимы. Главное – смысл. А какие слова будешь говорить – это уже не важно.

Представление подходило к концу, скоро третье действие – пантомима, а я не только понятия не имела, что должна говорить, но от волнения и вообще забыла, что происходит в этой пантомиме. В голове был сплошной туман. Наконец наступил антракт, я побежала одеваться. «Что, если провалюсь? Какой стыд! – думала я с ужасом. – Что скажет тогда папа? Неужели вся наша семья будет краснеть за меня? Что подумают артисты?» У меня было такое чувство, точно мне нужно прыгать в море с трехметровой вышки, а плавать я еще не научилась.

Пантомима началась. Сцена изображала убого меблированную комнату, и меня осенило: такова судьба браконьера. Сейчас должно произойти что-то очень серьезное, что меня, его дочку, не может оставить безразличной.

Мальчик, который играл в этой пантомиме раньше, заболел, я должна была заменить его. В пантомиме не имело никакого значения – сын у браконьера или дочь, и я вдруг вспомнила, что по ходу действия этот мальчик не говорил ни слова, он только держался за мамину юбку и плакал. Вот почему так спокоен был мой папа. И я успокоилась тоже.

А между тем на сцену вышла вся семья, и отец-браконьер (играл его мой папа) сразу стал говорить, что за ним следят и наверняка скоро арестуют, поэтому он должен проститься с нами. Жена обхватила его за плечи, плача и причитая. Я мгновенно уловила смысл ситуации и, не стесняясь, тоже начала плакать и умолять отца не беспокоиться о нас, а немедленно скрыться. Мама (роль жены браконьера исполняла она) быстро посмотрела на меня и сказала:

– Дочка права. Ты должен бежать. Нужно посмотреть, не следит ли кто в лесу.

Я тут же откликнулась:

– Я побегу в лес первая и дам сигнал.

Не успела мама опомниться, как я мигом спустилась по лесенке вниз и побежала по манежу, заглядывая «за кусты». Убедившись, что там никого, я громко прокричала кукушкой, махнула рукой и скрылась.

Все это было неожиданно для моих родителей – «браконьеров», но они послушно стояли и внимательно прислушивались, ожидая моего столь важного в их судьбе сигнала.

Когда моя роль кончилась, я решила незаметно прошмыгнуть под галеркой, но чьи-то руки схватили меня на бегу. От неожиданности я зажмурила глаза, а когда открыла их, увидела отца. Он смотрел на меня с удивлением и слегка улыбался. Потом, нагнувшись, крепко поцеловал. Я не привыкла к ласкам отца и тем более к похвалам и тут же, вырвавшись, убежала. Представление окончилось. Мои родители, похлопав меня по плечу, деловито сказали:

– Молодец, дочка!

А дома во время ужина дядя Павлуша, ни к кому не обращаясь, как бы вдруг вспомнил что-то забавное и произнес:

– Ну и голосище у тебя, Ванька-барабанщик! На галерке слышно.

Когда Павлуша бывал в хорошем настроении, он в шутку называл меня Ванькой-барабанщиком.

Ужин кончился, и никто больше ничего обо мне не сказал, точно я не первый раз в жизни, а сто раз уже разговаривала на сцене. Зато я пантомиму «Браконьеры» запомнила на всю жизнь. Был потом такой момент, когда этот экспромт мне очень пригодился.

Однажды в школе на переменке ко мне подошел старшеклассник и сказал:

– Жеймо! А я тебя вчера видел в цирке.

– Подумаешь! – Я равнодушно поглядела на него, а мальчик смотрел на меня с любопытством, точно видит впервые в жизни, хотя встречал каждый день в течение двух недель. Потом, щеголяя словами, спросил:

– Когда началась твоя цирковая карьера?

Слово «карьера» мне очень понравилось, но вот когда она, действительно, началась? Мне было трудно ответить. Мальчик решил, что я зазнайка и не хочу с ним разговаривать. Обидевшись, он отошел. А дома я спросила дедушку:

– Когда началась моя цирковая каррь-ера? – уж очень приятно мне было произносить это слово, и я усилила его раскатистым «р».

Дедушка взглянул на меня, прищурив один глаз:

– Это как считать, моя дорогая.

– Но всё же! – настаивала я.

– Твоя мама, – сказал дедушка, – пошла в цирк на представление, как обычно. Крутила сальто-мортале, как обычно. Вернулась домой и родила тебя. Может быть, тогда и началась твоя цирковая карьера?

Дети циркачей учатся ходить не дома на теплом полу, а на манеже, покрытом опилками. Когда я думаю о детстве, я всегда вспоминаю не дом, не уютную кроватку, а цирк и его арену.