Длиной в неизвестность

Запинаясь из-за прерывающих его мыслей, Тору рассказал то, чем готов был поделиться. Юра, очевидно, был несколько разочарован, так и не дождавшись развития драмы и зацепившего его криминала. Зато случайно приплетенная к теме история их с Юмэ дома показалась Юре интересной: он слушал её с приятно удивившим Тору вниманием. Перерыв подходил к концу, и им пришлось вернуться в аудиторию, но голова Юры, казалась, уже болела от переполнивших её вопросов — вряд ли он, даже обладая очень цепким умом, смог понять нечто, изложенное настолько сумбурно и скомкано.

— Всё равно скука смертная, — протянул Юра, крутя ручку на пальце, — расскажи, что за фэнтези ты мне пересказал. Я такого не читал.

— Мне раньше снились такие сны, — продолжил Тору, — я даже немного жалею, что рассказал об этом, но к слову пришлось и мне показалось, что это заинтересовало бы тебя больше, чем история Танаки-сэнсэя.

— Тебе снился какой-то парниша за стеклом, и вы во сне построили дом и стали там жить? — переспросил Юра. — Тут есть какой-то скрытый смысл, или я дурак?

— Ты не дурак, — ответил Тору, — а смысл, — он ненадолго задумался, прокручивая в голове значение слова «смысл», — а смысла, наверное, и нет. Смысл где-то дальше, но я сейчас подумал и понял, что и дальше смысла нет. Мне иногда снится что-то такое: сначала были картины, игра символов без определённого сюжета или какой-то последовательности, а потом появился этот человек. Мы стали друзьями, потому что я видел его едва ли не чаще, чем родителей.

— Твой Танака всё-таки был твоей первой школьной любовью? — Юра вопросительно поднял бровь. Тору засмотрелся и не сразу среагировал на вопрос.

— Вы в России называете любовью что попало, — сказал он, — одно слово для домашних животных, друзей, жён и детей, коллег и хобби. У нас немного больше, чем просто «нравится» и «люблю», но Танака-сэнсэй мне нравился. Как учитель, как руководитель литературного клуба и как человек, проявивший ко мне интерес. Разве он мог мне не нравиться?

— Моей первой школьной любовью была моя одноклассница, — тихо посмеялся Юра. Казалось, преподавателю не было никакого дела до шумящих студентов: он продолжал вести занятие и с каждой минутой выглядел всё менее заинтересованным.

— Любить одноклассниц безвкусно.

— Я знаю, — ответил Юра, — я вообще был жутким неудачником в плане нежности, поэтому, пару раз предложив донести её портфель до дома, я её этим же портфелем и стукнул. До сих пор до конца не понимаю, почему мужчины выражают свои чувства так по-скотски. Мне кажется, везде так. Хотя Бог говорил беречь женщин. Ты вот когда-нибудь девчонок задирал?

— Никогда, — признался Тору.

— А они тебе вообще нравились?

— Конечно нравились, — сказал он, успев возмутиться, — или не нравились…не помню. Мне никогда не было интересно с одноклассниками. Но мне нравятся девушки!

— Блондинки?

— Нет.

— Низкорослые?

— Нет.

— С веснушками?

— Да нет же!

— Они нравятся тебе больше, чем высокий и стройный Танака Иори?

— Нет! — выскользнуло у Тору, но он тут же опомнился, — то есть да. Да, да, конечно, да. Зачем вообще сравнивать?

— Мне в старших классах вполне себе нравилась училка, — Юра легко толкнул Тору в бок локтем, — а предпочтения…ну, разные у всех. Я же не осуждаю. Я же не твои одноклассники, да?

— Ты снова намекаешь, что мне нравятся мужчины? — нахмурившись, спросил Тору. — У кого что болит, да?

— Нет-нет, ничего я не намекаю, — с многозначительной ухмылкой сказал Юра, — просто говорю, что со мной ты можешь любить кого угодно и быть, в принципе, кем угодно.

— Даже если мне нравятся девушки, — продолжил Тору, — или вообще никто не нравится, ты плохо относишься ко всему такому, я помню.

— Ну я не то чтобы шовинист или какой-нибудь гомофоб, — задумчиво сказал Юра, — но и не нейтральный. С друзьями иначе, понимаешь? Ты мне уже друг, на тебя другие принципы действуют.

— Какие принципы?

— «Твори, что хочешь, я поддержу или постою в сторонке, а потом побуду крепким плечом или жилеткой для слёз». А иначе в дружбе никак, да и это уже не дружба будет, а так, ерунда и гадость. И, если тебя это успокоит, я не считаю тебя сумасшедшим. Хотя надо бы.

Шаг шестой. Тлеющий уголёк надежды

Они разошлись раньше привычного: занятия закончились, но Юра задержался в учебном корпусе. Тору ждать не стал: каждая минута нахождения в холодных стенах отзывалась внутри неприятным зудом. Ему в самом деле казалось, что органы обросли колючей щетиной и теперь заставляли тело вздрагивать при любом движении. Тревога делала ноги ватными, а голову — мутной, окружающий шум отдавался в ушах тяжёлым гулом, а яркий свет вызывал головокружение. Тору упорно сопротивлялся чувствам, но те всё равно превращали его в потерянный съёжившийся комок, норовящий забиться в угол и спрятаться от действительности в тишине, темноте и спокойствии.