Всю службу Тору не находил себе места: ему хотелось есть, а урчащий желудок, издающий неприлично громкие звуки, до невозможного смущал. В первые же полчаса у него затекли ноги, но перемещаться по храму между сосредоточеных и блаженных лиц было неловко. Поэтому он просто смотрел на Юру, который, как по команде, крестился и что-то шептал вместе с остальными прихожанами. Тору едва мог узнать в нём человека, способного без труда развеселить даже унылого неудачника. Сейчас Юра, выпрямившись, неподвижно стоял и молился. Он был настоящим мужчиной, взрослым, порядочным и вежливым, готовым безвозмездно открыть своё сердце Богу и людям. Тору восхищался им, чувствуя, что этот восторг вот-вот растрогает его до слёз. Между ними пролегала огромная пропасть, и сейчас она была как никогда заметна.
Тору чувствовал себя лишним и грязным среди невинных и светлых лиц. Ему казалось, что святые смотрели с осуждением, а сам Бог, глядя на него, отвернулся от стыда. Нина Юрьевна приняла его из-за лжи: на самом деле, в Тору не было даже мельчайшей частицы тех качеств, о которых он был вынужден соврать. Разве мог он рассчитывать на то, что к нему отнесутся с пониманием здесь, в уже устоявшемся обществе праведных людей, видящих жизнь в совершенно иных оттенках?
Тору отвёл взгляд от Юры, не желая даже на расстоянии беспокоить его своими мыслями и отвлекать от того, что было для него действительно важно.
Голос священника успокаивал и погружал в состояние, похожее на неглубокий транс — вот почему люди приходили в храм лечить душу. Не вылечиться было нельзя, всё происходило само собой без участия воли или разума.
Он посмотрел на висящую в центре глубокого купола люстру: маленькие стекляшки отражали пламя свечей, создавая видимость яркого, играющего с ветром костра. Тору так увлёкся, что оставшееся время пролетело для него почти незаметно — казалось, прошло не больше получаса.
— Юр, — он подошёл к нему со спины, когда тот ставил свечу на невысокий столик, — меня никогда не смогут принять здесь?
Тору спросил это сейчас, в такой неподходящий момент, когда он легко мог испортить всё даже одной неловкой фразой. Но сердце, приоткрывшееся навстречу чистоте, действовало за него. Тору попросту не мог заставить его молчать.
— Глупости, — отмахнулся он, — меня же приняли.
— Но ты не такой, как я, — возразил Тору, до конца не понимая, что именно имел в виду. — Я же видел, как ты сейчас стоял. Как они все. Так уверенно и…с пониманием того, что делаешь.
— Конечно, как все. Потому что и я, и ты такие же. Мы не бракованные. Вообще никто не бракованный. Нас Бог создал свободными. А те, кто говорит, что в храме принимают только каких-то определённых, ошибаются. Но ошибаются они, а не я, Тору. Они, а не мы.
Тору не знал, о чём говорил Юра. Он запутался в понятиях сразу, как задал свой глупый вопрос. Или, может быть, не такой глупый, раз Юра решил ответить?
— Но мне понравилось сегодня, — сказал Тору. В его словах не было лжи.
— Я рад, если не врёшь, — выходя из храма, Юра случайно коснулся мизинцем его руки. Тору вдруг почувствовал себя увереннее.
Снаружи их встретила Нина Юрьевна. Выглядящая бодрее и счастливее, чем раньше, она сразу пристала к Тору с расспросами. Ему казалось, что кто-то посторонний бесцеремонно вторгается в его душу и вытаскивает её содержимое на тающий снег.
— Ма, ну всё, — смутился Юра, встав на защиту растерянно мямлящего Тору. — Пусть он у нас поживёт?
Тору едва не подавился воздухом. Так просто? Достаточно было назвать себя почти православным, чтобы дать Юре возможность спрашивать напрямую?
— Сынок, я не против хорошей компании, — ответила Нина Юрьевна, — но сейчас так легко проложить себе путь в ад, молодёжь совсем не знает Бога и…
— Мы будем беречь нравственный стержень внутри себя! — уверенно заявил Юра. Как же мастерски он играл и как легко было перепутать искренность с притворством! Но его вера была не такой — в этот раз Тору знал наверняка. То, как Юра вёл себя в храме, не находясь под взглядом матери, невозможно было сыграть. В его сердце был Бог, в которого он — действительно, без нарочитого преувеличения и фарса — верил всей душой. Бог, не считающий его сломанным и, вопреки предрассудкам, не видящий в нём ошибку своего творения. Не-дефектный Тору, едва не покончивший с собой, смотрел на него с уважением.
— Я зайду на работу, — предупредила Нина Юрьевна, — Юра, накорми мальчика, понял?
— Конечно, — кивнул он.
— Там в холодильнике пирог и суп, погрейте только.
— Конечно.
Юра ещё несколько минут получал наставления, прежде чем они смогли уйти.
— Туда, — Юра кивнул в сторону автобусной остановки, — ты не подумай, она такая только при гостях. Ну там про супчики всякие и прочее. Кстати, суп не советую, дрянь полная.
— А звучит вкусно, — мечтательно произнёс Тору.
— Ну вот только после голодовки и захочется, — усмехнулся Юра, — он на одной капусте с морковью. Может, картошка ещё плавает. Одинокая такая, крупная. С глазками.
— С глазками?
— Ну не в смысле глаз, дурак, — Юра легко толкнул его плечом. Тору чуть сильнее толкнул в ответ, — просто чёрные пятна.