Дмитрий Балашов. На плахе

Действовать приходилось через головы карельского начальства.

«Я составил, – вспоминал сам Д.М. Балашов, – письменное воззвание в защиту исторических памятников Карелии, под которым собрал подписи академиков, историков и писателей и которое затем передал в Центральный Комитет партии».

Ездил Балашов в Москву для сбора подписей под коллективными письмами на свои собственные деньги, которых у него, обремененного детьми, никогда не избыточествовало.

Кроме того, не так просто оказалось и собирать подписи.

Тем более в Москве, где Дмитрий Михайлович, мягко говоря, ориентировался не очень хорошо.

«В Покровский храм Марфо-Мариинской обители на Ордынке, где находились наши реставрационные мастерские, – вспоминает Савва Васильевич Ямщиков, – в морозный январский день влетел, не могу подобрать другого слова, невысокий молодой человек, напоминающий костюмированного статиста из оперы «Царская невеста» или «Борис Годунов».

Овчинная шуба, сапоги гармошкой, рубаха навыпуск, подпоясанная витым холстинным ремешком, шапочка, напоминающая сванский войлочный головной убор, подчеркивали нездешнее происхождение посетителя, чье лицо обрамляла живописная густокудрявая борода. Не здороваясь (потом я привыкну к такой манере обращения Дмитрия Михайловича), прямо от не закрытой за собой двери прокричал он мне в лицо: «Вот вы тут прохлаждаетесь, сигаретки покуриваете. А в Карелии огонь беспощадный уничтожает старые деревянные церкви. Собирайтесь немедленно и будете помогать мне бороться с супостатами». Напрасно было объяснять заонежскому гостю, что я всего лишь начинающий реставратор и студент-вечерник. Раз уж увидел он во мне министра культуры Фурцеву, надо было этой ипостаси соответствовать»…

Но это Савва Ямщиков, человек, сам положивший немало сил для спасения шедевров русского искусства.

А вот «светоч» шестидесятых, Илья Григорьевич Эренбург вообще отказался встретиться с прибывшим из Петрозаводска заступником за русскую старину. «Когда я обратился к Эренбургу поставить подпись – спасти сотни русских соборов от уничтожения – отказ принять нас – торопился за границу»[58]…

И тем не менее энергия Дмитрия Михайловича не разбилась о русофобскую глухоту шестидесятничества, сумела пробиться она и сквозь равнодушие московской самодостаточности. Д.М. Балашов поднял известных всей стране людей на защиту предназначенных к уничтожению карельских церквей – шедевров русской деревянной архитектуры.

«В зданиях церквей, в живописи икон, – говорил он тогда, убеждая своих противников, – народ сумел выразить все свои представления о красоте, в них запечатлен национальный склад и дух народа, они слиты с самим понятием РОДИНА, это очень важно понять»[59].

Считается, что благодаря деятельности Балашова было спасено более ста уже запланированных к уничтожению храмов.

Разумеется, в хрущевскую одиннадцатилетку, когда нарастала разработанная Л.Ф. Ильичевым кампания наступления на Церковь, все балашовские успехи на ниве охраны памятников записывались в минус карельскому партийному руководству, и это и определяло отношение к Балашову в Петрозаводске.

Сознавал ли Дмитрий Михайлович, что деятельность по защите храмов не прибавит ему ни зарплаты, ни наград?

Понимал…

«Я знал, что кладу свою голову на плаху, знал, что руководители Карелии со мной расправятся, но верил, что мои действия вызовут большой шум, который спасет уникальные культурные ценности».

И порою приступала слабость, порою начинало казаться Дмитрию Михайловичу, что ноша, которую он взвалил на свои плечи – не по силам младшему научному сотруднику…

«Была ночь после драки в Совмине с очередным советским начальником, когда думалось: не бросить ли все это? – признавался он. – Понял – нельзя! Совесть замучит. Утром я проснулся героем и далее летел, как камень, выпущенный из пращи. Было создано Всесоюзное общество охраны памятников старины, и я до сих пор считаю этот поступок самым значительным в своей жизни».

Забегая вперед, скажем, что этот подвиг – а как иначе назвать самоотверженную деятельность Д.М. Балашова! – не был напрасным.

«Одновременно с Балашовым, – вспоминал С.А. Панкратов, – участвовал в той битве и Леонид Леонов – в защиту лесов. И многие другие деятели действительно русской культуры. Их совместными усилиями и была создана к 70-му году атмосфера в обществе, когда стало считаться неприличным быть разрушителем. (Выделено нами. – Н.К.) Когда понятие безродного вандализма слишком переплелось с господствующей идеологией и последней пришлось уступать завоеванные, казалось бы, навсегда, атеистические и русофобские позиции… Заслуга Балашова и всех, кто помогал ему в той нелегкой борьбе, в том, что красота стала утверждаться в обществе – выше сиюминутных идеологических предпочтений».

Нелепо было бы изображать Д.М. Балашова главным и единственным борцом с насаждавшейся Н.С. Хрущевым и Л.Ф. Ильичевым антиправославной идеологией шестидесятников, мечтавших о возвращении на русскую землю «комиссаров в пыльных шлемах».