Дмитрий Балашов. На плахе

Эта борьба велась в России повсюду, и именно потому, что сопротивление было повсеместным, и не удалось Н.С. Хрущеву в полной мере возродить пресловутые ленинские принципы государственной русофобии…

Дмитрий Михайлович был лишь одним из героев этого русского сопротивления. И в той борьбе он и возрастал духовно…

5

Ближайшей соратницей и помощницей Дмитрия Михайловича в эти годы становится его мать.

Она одна воспитывала его детей – Василия и Анну.

Она исполняла различные поручения сына в Ленинграде:

«Сейчас съездила в Пушкинский дом и напишу тебе все шифры… – писала она 16 июня 1961 года. – Вот все, что ты просил. Гриша на экзамене и, наверное, принесет «2» (на осень придется), поэтому пока писать не хочу, скоро напишу письмо. Пока целую. Мама»[60].

А потом она и вообще перебралась в Петрозаводск.

Но в Петрозаводске Анна Николаевна не замкнулась в пенсионерско-бабушкинских обязанностях. Немолодая уже женщина сумела переквалифицироваться в реставратора икон и устроилась работать в Петрозаводский краеведческий музей.

Многие запомнили эту худенькую, очень подвижную, с волосами, подстриженными по моде тридцатых годов, женщину. Она курила папиросы, была остроумной и ироничной.

Кстати сказать, Савва Ямщиков, воспоминания которого мы уже цитировали, познакомился с Анной Николаевной прежде, чем с Дмитрием Михайловичем.

Анна Николаевна добровольно взялась помогать ему при разборе и профилактической помощи иконам, хранившимся в музейном запаснике. Как вспоминает Ямщиков, эта «миниатюрная на вид сотрудница, которую, казалось, можно было покачнуть легким дуновением воздуха, трудилась, ни в чем не уступая молодым и мощным коллегам».

Но главной для Анны Николаевны в эти годы была работа сына…

Сохранилась переписка Дмитрия Михайловича с матерью, относящаяся к летним месяцам 1963 года… Дмитрий Михайлович уезжал тогда на Печору с группой «Моснаучфильма».

«Вчера утром я приехала сюда (в Петрозаводск. – Н.К.). Как-то холодно было, истопила. Обжилась, – пишет сыну Анна Николаевна 11 июля 1963 года. – Вчера же начала работать. И сегодня утром работала. Уже пять текстов напечатала из 60-ти. Как та баба, которая «горобщв» ловила. Завтра пойду в архив, Соболевского возьму.

Вчера же получила деньги. В филиале.

В музей пока не пойду, подожду несколько дней, двину работу, пока Малышевы не приехали.

Сегодня приходила Галя. Она мне понравилась, но она еще совсем девочка. А что же? Надо, по-моему, жениться тебе. И самое бы умное было – это пожить ей у нас год или два, а если сживетесь – и тогда уж регистрироваться. Только как мать ее на это посмотрит – неизвестно. Я с ней говорила откровенно и прямо. Она согласна со мной, что думала мало. Но, по-видимому, влюблена.

Жалко мне ее мать.

Надо бы ей пожить у нас – тогда механически все разговоры и сплетни прекратятся. А кто там знает, позагсились или нет – никому дела до этого не будет. Она на мать похожа, а в общем симпатичная. Зря только красится.

Сегодня Зоя Славкина пришла и сидела у меня с 2-х часов и до 6-ти. Послезавтра придет и меня потащит к себе, квартиру смотреть. Ну, мы с ней поболтали. Посплетничали.

Получила книги, дал мне их Печорин…

Желаю тебе всего хорошего. Не скучай, по возможности наслаждайся жизнью, не спорь очень-то, не стоит. Помни, что словами редко кого можно убедить. И душу не выворачивай перед чужими. Будь здоров. Пиши. Мама»[61].

Письмо это в дороге встретилось с письмом Дмитрия Михайловича, отправленным 12 июля 1963 года.

«Сегодня будет «Горка» Первый раз в жизни увижу. Пение здесь сильное – слишком кричат, но стариннее, чем у нас на севере.

Вчера был вечер у Тирановой. Пять баб в сарафанах – здесь их носят много и «назло» власти, запрещают ношение национальной одежды.

Володя[62] (сценарист, с этим мы подружились): «Эх, а мы ведь ничего этого не знаем! Какие же мы русские?»

Пока ничего не записал, не дают работать – ну, воля не своя, хоть погляжу.

Дама – режиссер – меня невзлюбила[63]. Ну черт с нею. Я ить не держусь.

Юра[64] бегает и ищет рукописи, наплевав на кино. И прав, конечно.

Нашел былинщика, записал одну былину «Дюка» коротенького. Володя был в восторге, он со мною ходит все.

На это письмо ответь. Я буду в Цильме еще недели две. Они олухи взяли магнитофон без пленки. Я тебе телеграмму послал.

Может быть, достанешь. Юра послал в Ленинград, Володя из Москвы просит – что ни то пришлют.

Летели ужасно долго. В Ухте сидели сутки. Я чегось-то нехорошее съел, худо стало, отравился верно. Сейчас от всякой пищи неважно – пью молоко, тем спасаюсь – теперь уже получше.

Народ здесь часто – низкий, ниже меня ростом.

Былинщик был совсем миниатюрный старичок. В домотканых портах, рубашке. Порты такие, внизу узкие, а в мотне мешком немного и крестик красивый у него. А лицо небольшое, но выразительное. Я его накануне заставлял вспомнить, а тут уж он пришел, в память всю былину спел, Володя записал ее на ленту и кусочки разговора.