Дмитрий Донской

Желая повысить статус Митяя, Дмитрий поручил ему почетную и ответственную должность великокняжеского печатника. Фактически он стал во главе всей московской княжеской канцелярии. Это позволяло ему на законных основаниях присутствовать на дворцовых совещаниях с боярами, приемах и торжествах. Примечательно, что с этой же должности веком ранее взошел на кафедру митрополит Кирилл II — печатник князя Даниила Галицкого.

Подняв Митяя на высокую ступень светской власти, князь позаботился и о его статусе в рамках духовной корпорации. Здесь карьера человека гораздо меньше зависела от его происхождения, нежели в придворном военно-служилом кругу. Коломенский поп стал духовным отцом (исповедником) юного князя Дмитрия.

Митяй быстро понял все выгоды особого положения великокняжеского духовника. Формально оставаясь простым священником, духовник благодаря личной близости с правителем был как бы вне иерархии. Его реальная власть превосходила власть архиереев. Подражая великому князю, на исповедь к нему шли и знатнейшие бояре. Он становился не только живой совестью московской знати, но и хранителем ее семейных тайн.

Давая неоценимые привилегии, эта должность требовала не только умения хранить тайну исповеди, но и незаурядных дипломатических способностей. Чего стоила одна только проблема епитимии — наказания за открытые духовнику на исповеди греховные дела и помышления.

Покаянная дисциплина была своего рода наукой. Ее постулаты были установлены Отцами Церкви. Вот, например, как выглядела молитвенная перспектива раскаявшегося убийцы. «Волею убивший, и потом покаявшийся, двадесять лет да будет без причастия святых Тайн. На сии двадесять лет дастся ему следующее распределение: четыре года должен он плакати, стоя вне дверей молитвенного храма, и прося входящих в оный верных, сотворить о нем молитву, исповедуя при том свое преступление. По четырех летах да будет принят в число слушающих Писания, и с ними да исходит в продолжении пяти лет. Седмь лет с припадающими да молится и да исходит. Четыре лета да стоит токмо с верными, но да не сподобится причастия. По исполнении сих да причастится святых Тайн» (57, 516).

Духовник должен был найти такую форму и меру наказания, которая была бы не слишком легкой, но и не слишком тяжелой для грешника. В первом случае страдал его авторитет как духовного отца, во втором — самолюбие духовного сына. При явном раскаянии грешника — проявлением которого могла быть и щедрая «милостыня» церкви — он имел право смягчить епитимию.

Благословение

Московская знать в целом доброжелательно относилась к Митяю. Но иное дело придворный священник, а иное — митрополит. Хотел ли святитель Алексей благословить Митяя своим наследником на кафедре и если да — то как он выразил это желание? На эти вопросы источники не дают внятного ответа. Очевидно, таким же противоречивым было и настроение святителя. Подобно многим выдающимся духовным и светским правителям, он не заботился о воспитании наследника, прогоняя от себя самую мысль о возможном уходе от власти.

Для укрепления позиций Митяя весьма полезно было убедить московскую элиту в том, что все другие кандидаты на митрополичью кафедру по той или иной причине несостоятельны. Кажется, митрополит Алексей был единомыслен здесь с великим князем. Известный эпизод с возложением на плечи игумена Сергия Радонежского епископских регалий, если посмотреть на него с точки зрения здравого смысла, выглядит весьма неестественно. Алексей хорошо знал «великого старца» и не сомневался в том, что тот — в свое время едва согласившийся на служение игумена — не примет бремя архиерейской власти. Но всё же по дипломатическим соображениям такое предложение должно было быть сделано. Публичный отказ Сергия пресекал все разговоры о нем как об альтернативе Митяю. Два других претендента — суздальский владыка Дионисий и киевский митрополит Киприан — были чужими для Москвы и потому не имели поддержки столичной знати. Таким образом, круг возможных кандидатур сужался и в центре его оставался один Митяй…

В начале 1376 года Митяй принял монашество. Уже первая редакция «Повести о Митяе» (Рогожский летописец) сообщает, что он сделал это неохотно, «акы нужею» (43, 126). На деле Митяй, конечно, не стал бы публично проявлять свои сожаления в этой ситуации. Перед нами — очередной литературный прием, домысел, имеющий целью подчеркнуть далекий от монашеского аскетизма — а значит, и от архипастырского служения — характер Митяя. На деле Митяй прекрасно понимал, что вступил в крупную политическую игру, где личные эмоции действующих лиц имеют очень мало значения. Владыка Небесный, а вслед за ним и владыки земные — великий князь Дмитрий Иванович и митрополит Алексей — предназначили его к исполнению особой миссии. И он принял это как волю небес…