Дмитрий Гулиа

Дмитрий слушал внимательно. Он не мог постичь премудрости с родством крестьянина и князя. Но без этого не разберешься в событии, волнующем, можно сказать, всю Абхазию…

— Значит, так, — говорил Урыс, — Доуа воспитали этого Ачба. Родство, стало быть, налицо.

— Да, — соглашались с ним, — это несомненно.

— Что несомненно?

— Родство.

— Это еще не объяснение. Слово это недостаточно весомо в данном случае. Это настоящие братья! Верно говорю? Ведь такое у нас понимание?

— Да, верно.

— В этом совершенно убежден и сам Доуа!

— Верно.

— Ему не приходилось задумываться над тем, как относится к этому родству сам князь. Важно одно: князь кажется ему братом. Таков наш обычай усыновления.

— Это верно.

— Так почему же вы ругаете Доуа? При чем он?

— А кто же при чем?

— Кто? — Урыс обводит всех пытливым взглядом. — Кто? Обычай наш! В нем вся загвоздка! Все мы повинны!

— Обычай обычаем, — отвечают ему не без резона, — однако голову-то надо иметь на плечах?

Это происшествие глубоко запало в юную душу Гулиа. Оно заставило его острее присматриваться к окружающему, пробудило в нем неистребимую любовь и уважение к абхазскому крестьянину, опутанному сетью множества нелепых обычаев и со всех сторон теснимому бедностью и темнотой. Пройдет много лет, и он найдет соответствующие слова и образы, чтобы описать гибель молодчаги-простачка. И слова поэта будут вызывать у слушателей гнев и слезы. А пока, до поры до времени, он засучив рукава попытается помочь крестьянину в его повседневной нужде, в его ежечасных страданиях. Это будет нелегкая, мучительная борьба. Это будет борьба за каждого человека. И это станет прелюдией для более широкой деятельности на благо абхазского народа…

— Скоро ты окончишь школу, — сказал Мачавариани.

Дмитрий молча кивнул.

— Каковы же твои намерения?

Дмитрий пожал плечами.

— Можно устроиться в школу садоводства…

Дмитрий молчал.

— Можно попытаться, скажем, попасть в какую-нибудь коммерческую школу.

Дмитрий почтительно слушал.

— Если спросишь меня, я советую тебе идти в учительскую семинарию. Я полагаю, что лучшая из них — Закавказская.

Нина Ароновна поддержала мужа Мачавариани:

— Почему я советую стать учителем? Я полагаю, что это вполне ясно. Абхазия нуждается в грамотных людях. Более того: ей необходимы именно учителя, которые понесут вперед светоч знания и на ниве народного просвещения покажут себя подлинными героями. Не теми героями, которые хорошо стреляют и воруют, не теми, которые молодецки пьют вино или обжираются на пиршествах. А героями больших начинаний, героями-учителями, шагающими в гущу народную.

Мачавариани был в ударе: он говорил страстно, как проповедник. Нина Ароновна, привыкшая к пылкому характеру мужа, тем не менее с удивлением глядела на него.

— Ты настоящий Цицерон! — сказала она без иронии.

Он улыбнулся.

— Я просто заболтался. Ну, надо ли так долго убеждать нашего Дмитрия? Он и сам знает, что делать.

— А что скажет отец? — спросил Дмитрий.

Мачавариани пожал плечами:

— Постараемся убедить его. Но при всех обстоятельствах я буду форменным образом драться за тебя. У тебя есть способности, и я не разрешу погасить их в Адзюбже или другом каком-нибудь селе.

— Я поговорю с отцом, — сказал Дмитрий.

— Ну и прекрасно! — вставила словечко Нина Ароновна. — А теперь я предлагаю вам обоим загадку.

Мачавариани повернулся к ней.

— Что это еще за загадка такая?

— А вот слушайте: мы можем считать до сколько угодно, а кошка?..

— Кто?

— Наша кошка…

Мачавариани развел руками.

— Бог знает, что ты спрашиваешь! Этого никто не угадает.

— И ты? — обратилась к юноше Нина Ароновна. Дмитрий отрицательно замотал головой.

— Разве кошки считают?

— Да, считают. Но у них счет невелик.

— Нина, — сказал муж, — неужели ты определила математические способности нашей кошки?

— Определила.

— До скольких же она способна считать?

— До трех!

Мужчины захохотали. Как же это проверить? И как это определила Нина Ароновна?

— А очень просто, — объяснила она. — Нынче весь день я была одна. И чтобы развеять скуку, я проделала небольшой опыт. У нашей кошки пять котят.

— Верно, — подтвердил Мачавариани, — пять.

— Я спрятала их, когда кошка куда-то убралась по своим кошачьим делам. Она вернулась и давай мяукать. Заливается слезами, истошно плачет. Тут я достала одного котенка и посадила на место. Облизала кошка детеныша и продолжает мяукать. Я выдала ей второго. А она все мяукает. Мечется по комнате. Я достала из шкафа третьего. Кошка-дура и успокоилась. Замурлыкала, облизала всех трех, улеглась рядом и давай потягиваться и зевать. Вот и все! Значит, наша кошка умеет считать до трех. А когда я достала и остальных котят и уложила их рядом на полу, кошка не особенно и обрадовалась. Она даже удивилась.

— Ловко придуман опыт, — сказал Мачавариани.

Дмитрий был в восторге. Он все это запомнит и непременно расскажет своим. Спустя много лет он включит этот эпизод в свои «Короткие рассказы», пересыпанные задорным абхазским юмором…