Дмитрий Петрович

Все засмеялись. Стали гадать, в каком батальоне или роте обнаружится этот «башковитый мужик».

Но прошло больше суток, а так и не удалось узнать, кто подстроил эту хитроумную ловушку. Опрашивали всех повзводно, поротно. Бойцы только плечами пожимали, посмеивались. Правда, во втором батальоне один артиллерист-азербайджанец заявил, что якобы несколько дней назад видел на просеке вроде бы связиста с мотками проводов. Но было далеко, темновато, и он не разглядел его. «Вчера ходил, — с философской мудростью заметил азербайджанец, — сегодня аллах прибрал. На том свете искать надо…» Его мрачная шутка была не без основания: много свежих могильных холмов выросло за это время у деревенского погоста… Не такое было время, чтобы долго загадками заниматься.

Следующим вечером взводный пришел в нашу землянку. Он был рассеян и отвечал невпопад. Мы знали, что у него остались в Ленинграде тяжело больная мать и сестренка-школьница. Пытаясь скрыть тревогу, он глухо произнес:

— Обложили Ленинград, как стервятники… К Москве рвутся, дьяволы!

— А не хватит ли пятиться? — буркнул Корзунов. — Что мы — раки? Пора и по мозгам дать гадам.

— Дадут, дадут, Корзунов, — рассеянно говорил взводный и неожиданно спросил: — А где же ваш фронтовой соловей, Митька, что ли?

Корзунов затянулся махорочным дымом с такой силой, что на конце самокрутки что-то затрещало и посыпались искры.

— А кто его знает… Может, в живых нет… Долго ли!

— А где Галкин? — снова спросил взводный.

Галкина не было. Все качали оглядываться.

Взводный заиграл желваками и хотел что-то сказать, но тут дверь отворилась, и сам Галкин чуть не кубарем вкатился к нам. Он еле отдышался, одернул мешком обвисшую шинель и заворковал эдаким елейным голоском:

— Ах, ты, господи! Виноват то… товарищ лейтенант… Черт попутал малость…

— Галкин, — сверкнул удивительно светлыми глазами взводный, — говорите короче, без этих… без эмоций…

Галкин набил старую, обгрызенную трубку-носогрейку зеленовато-бурой махрой — «горлодером». Его корявые, сучковатые от старости пальцы заметно дрожали.

— Вот так история! — начал он. — Только я того, значит, зашел за развалины, гляжу — рукавицы… Положены так это аккуратненько, по-хозяйски! Ну, думаю, дело не чисто… Откуда бы им тут взяться?! И вдруг, господи-исусе, кто-то так жалобно застонал из-под земли!.. Аж мурашки побегли… Живых-то я не боюсь, не-е! А вот покойничков, того, не очень-то… И признаться, малость струхнул — спину показал…

Сизый махорочный дым стоял столбом, ел глаза, першил в горле, но никто не торопился выходить из землянки. Всех нас рассмешила очередная «история» Галкина.

— Не козел ли оказался? — заметил с подковыркой Корзунов. — Случается…

— Не-е! — замахал руками Галкин. — Митька это! Сразу смекнул… Известное дело! Халюган первостатейный! Присосался, паразит… кто ж останется здесь, под носом у германцев?! Две-три хворые бабы, выживший из ума дед да этот шалый Митька — вот и вся деревня!

Галкин как-то лихо, одним ударом ладони выколотил трубку и добавил:

— Выследил я все же нору твоего свистуна, товарищ сержант… И кое-что разведал… Копает он тихой сапой картошку на заброшенных огородах у самой нейтралки да в Колпино сплавляет какой-то Савельевой, что ли? И все — шито-крыто! Ох и ловок! Но и я, брат, тертый калач!

Взводный поморщился и сказал:

— А не пора ли, Корзунов, и в самом деле кончать с этим Митькой? Нашли себе приятеля…

— Да какой он мне приятель! — огрызнулся Корэунов и зло покосился на Галкина. — В сыны годится… Раза два супешника отлил да хлеба кусок дал… Не волк же я… А про остальное — все брехня! «Калач тертый…»

Взводный помолчал, а потом, сощурившись, сказал:

— Завтра же отправлю вашего соловья отсюда… Здесь не детский сад.

Корзунов ухмыльнулся и заметил:

— Уже отправляли… Возили в Колпино, в Ленинград и даже до Ладоги довезли…

— Ну и в чем дело?

Корэунов ожесточенно поскреб затылок и, сатанея от злости, сказал:

— Да дом его здесь, понимаете?.. Родина, значит… Тянет его сюда… Собачонка и та к своей избе льнет…

Взводный снова помолчал.

— Не разжалобите, — тихо произнес он, — не старайтесь. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Как стемнеет, переселяйтесь вместе с отделением Корзунова в первый блиндаж… Там посуше да и понадежнее… Понадоблюсь — буду у командира роты.

2

Утром, чуть свет, взводный пришел в наше новое жилище вместе с Митькой.

На Митьке был надет неизменный рваный ватник, а под ним виднелась темная сатиновая рубаха с расстегнутым воротом.

Митька стоял посреди блиндажа и, наклонив голову, смотрел на нас угрюмо, исподлобья, словно собирался боднуть.

Взводный уселся на нары, подвинул ногой ящик из-под патронов и сказал:

— Ну-с, садись. Будем знакомиться. Как звать?

Митька молчал.

— Да Митькой его звать, — пояснил Галкин. — Известное дело…

Митька еще больше насупился и с чувством собственного достоинства произнес:

— Не Митька, а Дмитрий Петрович… Варинцов!

Пряча улыбку, взводный спросил:

— А ты знаешь, Дмитрий Петрович, что детям здесь нельзя жить? Передний край…

— Знаю… Слыхал…

— А почему нарушаешь?

Митька пожал плечами.

— Кто-нибудь из родных есть?