Днепр могучий

Их провели к огромным четырехугольным колоннам у входа для военных. Фред знал: на другом конце канцелярии — специальный вход для функционеров партии. Массивные колонны грозно возвышались над головой, словно подчеркивая ничтожество жавшихся друг к другу офицеров и генералов. До тяжелых дубовых дверей Фред насчитал двенадцать ступеней, и каждая из них вела навстречу неизвестной судьбе.

Просторный вестибюль Фреду показался холодным, как могила. Картины и ковры убраны, многие окна заложены кирпичами. На потолке и одной из стен зияют глубокие трещины. И тут следы бомбардировок!

Из вестибюля пришлось идти длинными лестницами и коридорами. Дальше все цело и не тронуто. Пол как зеркало. На стенах картины и гобелены. На окнах тяжелые драпировки. На всем пути многочисленная охрана из эсэсовцев. Даже в приемной, куда провели корсунских военных, офицеры-эсэсовцы вооружены автоматами. Один из дежурных основательно осмотрел все папки и портфели, имевшиеся у генералов. Раскрывая свою папку, Гилле с трудом сдерживал раздражение.

Наконец все формальности окончены, и адъютант пригласил их в большой кабинет фюрера. Это просторный зал, устланный коврами. Узкие окна в нем до самого пола. Они полузакрыты тяжелыми серыми гардинами. За столом Гитлер и Гиммлер.

У обоих угрюмо-замкнутые лица, и на них ничего не прочитать. Нет, пожалуй, раздражение и недовольство, даже больше — готовность выполнять тяжелую, неприятную обязанность.

Настроение у Фреда упало вовсе. Не выведут ли их в сад вон через ту дубовую дверь, чтобы расстрелять по приказу фюрера? Или увезут в казематы Гиммлера, чтобы покончить с ними там?

Гитлер с минуту тяжелым взглядом разглядывал прибывших. У фюрера как-то странно подергивалась голова. Левая рука висела как плеть. Фред перевел взгляд на Гиммлера. Ледяные глаза. Грубое энергичное лицо. Вот они, властелины новой Германии, ее злые духи, от которых сейчас зависит судьба Фреда и остальных.

Гитлер заговорил наконец тихо и сдержанно, хотя чувствовалось: весь он кипит. Он сожалеет о гибели войск под Корсунем и все еще не понимает, почему генералы и офицеры не выполнили его воли. Оттого и жертвы, и крушение всех замыслов. Но без трагедии не бывает истории. Пусть других пугает трагизм, его он мобилизует к действию. Еще никто не оспорил Шопенгауэра: война — вечная форма высшего человеческого бытия.

Фред не сводил глаз с фюрера, пытаясь проникнуть в главный смысл его слов, от которых зависела сейчас их судьба, и чувствовал, как с каждой фразой у Гитлера просыпалась его глухая яростная воля. Его большой, чуть скошенный нос подымался упрямо и дерзко, и длинная прядь на лбу казалась влажной.

Оборвав речь, фюрер вдруг умолк и тупо уставился на присутствующих, будто ничего не видя и не слыша. Казалось, он раздумывает, что же в конце концов сделать с этими людьми, бросившими свои войска. В кабинете воцарилась гнетущая тишина.

Наконец Гитлер заговорил снова. Заговорил почти шепотом, с каким-то судорожным напряжением. Он уставился на Фреда, и лицо фюрера выражало теперь решимость.

Фред оцепенел. Сейчас все будет кончено.

А Гитлер все говорил и говорил. Его Германии не страшны никакие испытания. Его генералы и офицеры не смеют поступаться ее интересами. Сам он больше не потерпит никаких уступок русским. Довольно. Смерть всем, кто нарушит его, фюрера, волю. Смерть и смерть! Никакой пощады! В руки армии он скоро даст новое секретное оружие, и тогда все увидят триумф Германии.

Ни Сталинграда, ни Курской дуги, ни Корсуня больше не будет. Он, фюрер, заново создал шестую армию взамен погибшей армии Паулюса и назвал ее «Армия мщения». Эта армия реванша стоит сейчас в низовьях Днепра, и вызванных сюда офицеров и генералов он направляет в эту армию. Пусть они отомстят за все пережитое, за Корсунь! Вот их святое назначение. А за подвиг духа он награждает их высшими орденами.

Фред ощутил страшную слабость и чуть не упал. Радость — она тоже убивает силы. Он поглядел на офицеров и генералов. Все они заметно оживились, воспрянули духом, и их лица словно вспыхнули.

Теперь все. Судьба еще раз вынесла их из самой преисподней. Если им и приведется предстать на страшном суде, сегодня лучше не думать об этом.

По окончании церемонии вручения высших наград их пригласили прослушать торжественную мессу.

Гилле парил чуть не в поднебесье. Гиммлер не подвел. Значит, снова жизнь с ее удивительными превращениями. Он прошел через сто смертей, нужно — пройдет еще через тысячи. Он ни перед чем не остановится. Германия еще узнает Гилле.

Фред, наоборот, был угрюм и подавлен. Он и сам не понимал своего состояния. Или он уже совсем распрощался с жизнью и все еще никак не опомнится от неожиданного спасения?