Днепр – солдатская река

– Пленных. Рано или поздно их освободят. Если с голоду там не перемрут… Куда их тогда? Домой? Или куда?.. Не все ж добровольно перебегали. А, лейтенант, как ты думаешь?

Что он мог знать о том, чего не знал пока никто? Когда они шли вперёд и, случалось, захватывали врасплох немцев, которые не успевали ни вывезти пленных, ни расстрелять их, тут же появлялись офицеры Смерша, приступали к своей работе. И через день-другой он видел кого-то из освобождённых на передовой, в новой гимнастёрке, с винтовкой и полным снаряжением.

У каждого на войне своя судьба. Воронцову так не везло. Правда, однажды его спасла Зинаида. Она буквально из колонны обречённых на смерть, которых гнали в Рославльский лагерь военнопленных, выхватила его и увела на хутор. Как же он теперь может проехать мимо неё?

Воронцов смотрел в окно и ничего не видел. Глаза Зинаиды, её зелёные, глубокие глаза с белёсыми лучиками стояли перед ним, как осенняя вода. Попробуй, перешагни эту глубину… И если перешагнёшь, то что останется в душе? Перешагнуть-то можно. Не такое пришлось перешагивать за эти годы. Страшно вспомнить. Но как тогда жить? Забыть? Прошлое – как сгоревший порох. Тепло только тогда, когда он горит. А потом – один пепел. Дунь на него и – чистое место. Ни пылинки, ни порошинки. Пустырь.

– До Андреенок ещё далеко? – спросил Воронцов, не отрываясь от бокового окна.

– Ты имеешь в виду Андреенский разъезд? Так мы только что его проехали.

– Останови! – закричал он.

– Тихо, тихо, парень. Останавливаю.

Она сбросила скорость и, прижимаясь к обочине, начала притормаживать.

– Что ж ты раньше-то не сказал? До Юхнова, до Юхнова… Вот тебе и до Юхнова…

– Воевал я в этих местах. Кое-кого повидать надо.

– Ох, и чудной ты, парень. Сказал бы… Давай уж довезу. Только ты выйди, посмотри, чтобы я в кювет не заехала.

– Спасибо тебе. Не надо поворачивать.

– Мне ничего не стоит, а тебе… – И она кивнула на его палку, которую он пристроил возле двери.

Он сунул ей банку рыбных консервов. Но она отстранила его руку:

– Я не голодаю. Пайка хватает. А там, куда ты сейчас пойдёшь, этому гостинцу ой как рады будут. Так что счастливо тебе, лейтенант, повстречать живыми и здоровыми всех, кого ты решил тут навестить.

– Спасибо и тебе, сестра.

Она улыбнулась ему тёплой мягкой улыбкой тоскующей одинокой женщины.

– Если что, запомни, я по этому маршруту мотаюсь почти каждый день. Примерно в это время. Или ты уже на Юхнов не поедешь?

– Побуду здесь денька два и поеду. Дом-то мой там. – И он махнул на запад. – Так что, если увидишь меня на дороге, подбери.

– Обязательно. Как тебя зовут-то, лейтенант?

– Александром.

– А меня Надей. – И не в силах преодолеть своего женского любопытства, спросила: – А здесь-то кого решил навестить?

– Дочь! – ответил он и засмеялся, освобожденно радуясь своему решению. – Дочь и невесту!

– Невесту? Может, жену?

– Нет, невесту.

– Чудно, – сказала Надя, глядя на Воронцова через распахнутую дверь. – Чудной ты парень, лейтенант. Дочь есть, а жены нет. Умерла, что ли?

– Погибла. А сестра её воспитывает нашу дочь.

– Понятно. Сестра-то старшая или младшая?

– Младшая.

– Красивая?

– Красивая. Теперь она и есть моя невеста.

– Жениться-то не собираешься?

– Как повезёт! – засмеялся он. – Может, и женюсь!

– Ох, чудной!.. – И Надя захлопнула дверь и со скрежетом включила передачу.

Он перекинул через плечо вещмешок. Поправил полевую сумку. Пистолет переложил в карман шинели.

Шёл он быстро, почти не чувствуя не то что боли, а и самих ног. Как же он мог проехать мимо? Как же он додумался до такого? Тихая радость какой-то новой, счастливой силой наполняла его, возвращала всё то, что, казалось, уже навсегда потеряно, давала надежду на то, что, казалось, уже не придёт никогда.

Андреенки лежали вправо, станция влево. Разъезд был изрыт окопами. Землянку, видать, разобрали на дрова. Из полузасыпанной ямы торчали обломки жердей. Бруствер усыпан позеленевшими гильзами. Здесь, видимо, работал немецкий МГ. Да, подумал Воронцов, неохотно они оставляют свои позиции. Вот и этот разъезд, по всему видать, держали до последнего. Он поддал ногой каску с рунами СС. Лес на восток был сведён метров на сто. Дорога как на ладони. Идеальная позиция для пулемёта. Немного в стороне неровный холмик с повалившимся или выдернутым и брошенным берёзовым крестом. Воронцов сразу догадался, что это за холмик и как он появился здесь. И эта эсэсовская каска, видимо, с креста. Вот и доказательство того, что немцы держали разъезд до последнего. И даже успели похоронить своих.

Село Андреенки разлеглось тремя улицами по берегам двух речушек, сливающихся в одну. В середине села деревянный мост на надёжных толстых сваях, с бревенчатым настилом и продольными досками по колеям. Такие строили немцы. На мосту играли ребятишки. Старшему лет шесть. Он вскинул голову и, увидев незнакомого человека в военной форме, спросил:

– Дядя, ты чей папка?

Воронцов остановился, спросил дорогу на Прудки.

– Пойдёмте, дядя, укажем! – И ребятишки, бросив свои игрушки – несколько гильз от ПТР и обрывок металлической пулемётной ленты, побежали вперёд.