Днепр – солдатская река

– Вот именно, «древесные лягушки»! Чуть погодя, смотрю, забегали. А со стороны Чёрного леса послышался гул мотора. Самолёт. Они побежали на поляну и подожгли кучу хвороста. Потом – другую. Разговаривали и по-русски, и по-немецки. Одного-то я вроде признал. Он в отряде у Юнкерна был, в Андреенках. И голос Юнкерна я, кажись, слышал. Командовал ими Юнкерн. Самолёт пролетел низко. Вернулся назад. Опять пролетел, теперь уже выше. А через минуту опустились два парашюта. Человек и контейнер. Самолёт улетел. Ушли и эти. Костры потушили, разбросали по лесу, а сами тут же ушли. Прямо-таки растворились.

– Кому-нибудь докладывал?

– Никому. Кому тут доложишь? Хотел в райцентр съездить. Но они вроде сами обещались приехать. Вот жду. А время уходит. В деревне никто пока не знает. Даже твой тесть. Молчу. Скажешь – только народ переполошишь. Подумают – казаки вернулись.

– А на Андреенском большаке что ты делал? Карабин у тебя откуда?

– Карабин из землянки. Когда я казаков пострелял, убитых мы с Зинкой в дыру спустили. Туда же я побросал и винтовки. Вот теперь пригодились. Трофейщики их не нашли. Винтовки я в другую дыру засунул, и сбоку землёй присыпал. Казака я точно узнал. Его зовут Кличеня. Знаю, у кого он и жил там, в Андреенках. У Кирюшчихи. Мужа её в сорок первом, под Ельней, убило. Вот и приняла себе нового мужика. Он, гад, и Шуру угонял. И деревню потом грабил. Я его хорошо запомнил.

– Кличеня? Это фамилия или прозвище?

– Может, фамилия. А может, и прозвище. Возле костра так и носился. И Юнкерн, это точно его голос был, называл его Кличеней. Кличеня да Кличеня… Чаще всех ему распоряжения отдавал. Сестру, Шуру, именно он к машине привёл и потом на кузов запихивал. Мать рассказала, за волосы тащил. Измывался, гад. Утром я опять туда ходил. Взял карабин и пошёл. Там у меня патроны были припрятаны… Следов они почти не оставили. Действовали осторожно. Но там, где бегал Кличеня, след я всё же нашёл. Раздавленное муравьище. След отчётливый. Видны все рубчики, все гвоздочки. Кого-кого, а его я его запомнил. А назавтра пришлось ехать с дядей Петей в Андреенки. И там, возле дома Кирюшчихи, на дороге, я увидел точно такой же след.

– Так вот ты какого лося вчера караулил?

– Хочется мне его за волосы потаскать. Живого. Спросить, помнит ли он Шуру Ермаченкову. А потом шлёпнуть, гада. Такие жить не должны. Тем более здесь, в нашем лесу.

– Насчёт шлёпнуть, ты не горячись. Может, обознался.

Иванок усмехнулся.

– Ты что, товарищ лейтенант, труханул? Не хочешь связываться? Ну и ладно. Только помалкивай о том, что я тебе сказал. Сам справлюсь. Я знаю, где их можно подкараулить.

– А что это за человек, с которым ты в лесу на дороге вчера разговаривал?

– Я? Ни с кем я не разговаривал.

– Как не разговаривал?!

– А так. Сидел в кустах и наблюдал за дорогой. Конюх Куприянов действительно проехал мимо. Но он меня не видел. Ни когда ехал в Прудки, ни когда – обратно. А ты что, слышал разговор?

– Слышал. И думал, что это ты разговаривал с тем стариком.

– Вот тебе и загадочка… Конюх-то Куприянов, знаешь, кем Кирюшчихе доводится? Отцом!

– Выходит, я вчера слышал разговор тестя и зятя?

– Выходит, так. Что будем делать?

Воронцова поражал цепкий ум Иванка. Да, полгода в разведвзводе – это полгода в разведке.

– Сколько их было?

– Четверо бегали возле костров и человек пять сидели в овраге. Ещё один спустился на парашюте. Так что не меньше десяти.

– Многовато для двоих.

– Но мы ведь с тобой фронтовики, – подмигнул ему Иванок.

– А ты думаешь, там необстрелянные новички? Надо доложить в комендатуру. Пусть ими Смерш займётся. А у нас и оружия нет.

– Оружие-то найдётся. Вторая винтовка у меня есть. Патронов тоже достаточно. Есть пять гранат, четыре «феньки» и одна противотанковая.

– Они тебя не видели?

– Нет.

В тот же день Воронцов попросил у Петра Фёдоровича Гнедого и вместе с Иванком отправился в райцентр. Петра Фёдоровича спросил:

– Где есть пилорама?

– Только на станции. Там, за путями, в леспромхозе.

И он сказал Петру Фёдоровичу, что решил раздобыть досок для пола. Иванок с матерью тоже жили в недавно отстроенном доме без полов.

– Э, ребята, где ж вы нынче пиломатериал раздобудете… – безнадёжно махнул на их затею председатель колхоза. Уж он-то знал, что доски и тёс отпускаются по строжайшему лимиту, через райисполком, и накладные подписывает сам предрик Павел Савельевич Силантьев. Но Гнедого им всё же дал. – Поезжайте, раз прокатиться захотелось.

Когда проезжали Андреенки, Воронцов кожей спины чувствовал на себе настороженные взгляды местных жителей. Да, это село жило своей жизнью…

Возле моста они встретились со вчерашней повозкой. Седобородый старик Куприянов и на этот раз только скользнул по их лицам рассеянным встречным взглядом.

– Видал? – толкнул Иванок Воронцова в бок, когда они выехали из села.

– Тихое место. – И Воронцов некоторое время смотрел в сторону уходящих за перелесок дворов.

Погодя спросил:

– Смерши их тут не потревожили после ухода немцев?