— Клянусь, это Гершель Берк. Филадельфия, 1879 год. Точно такое же кресло стоит в усадьбе Вандербильтов в Билтморе.
Наверное, оно врезалось в память Мисти из «Истории искусства», или «Краткого курса декоративно-прикладного искусства», или какого-то еще бесполезного курса в художке. Может быть, она видела его по телевизору, в какой-нибудь документальной программе о знаменитых домах на познавательном канале. Кто знает, откуда берутся идеи. Наше вдохновение. Почему мы воображаем себе то, что воображаем.
Мисти говорит:
— Удивительно, как я вообще что-то нарисовала. Мне было так плохо. Пищевое отравление.
Энджел рассматривает рисунок со всех сторон. Его мышца, сморщивающая бровь, сминает кожу между бровями в три глубокие складки. Глабеллярные морщины. Его мышца, опускающая угол рта, делает свою работу: от уголков рта тянутся ментолабиальные морщины. Морщины скорби.
Мисти срисовывает со стен надписи и не рассказывает Энджелу о желудочных спазмах. В тот паршивый денек она убила не один час, пытаясь хоть что-нибудь нарисовать. Она рисовала деревья и скалы и с отвращением комкала бумагу. Она рисовала город вдали, церковный шпиль и часы на здании библиотеки, но скомкала и этот пейзаж. Скомкала говенный портрет Питера, который пыталась нарисовать по памяти. Портрет Табби. Картинку с единорогом. Она выпила бокал вина и стала думать, что еще можно изгадить своей бездарностью. Потом съела еще один сандвич с куриным салатом. С его странным привкусом кинзы.
От одной только мысли о том, чтобы войти в сумрачный лес и нарисовать гибнущую, крошащуюся статую, у нее волосы встали дыбом. Павшие солнечные часы. Тот запертый грот. Господи. Здесь, на лугу, пригревало солнышко. В траве жужжали насекомые. Где-то за лесом океанские волны плескались и бились о берег.
Мисти было страшно смотреть на темный край леса. Ей сразу же представлялось, как огромный бронзовый человек раздвигает кусты своими окислившимися руками и наблюдает за ней слепыми глазами с впадинами зрачков. Ей представлялось, что он убил мраморную Диану, разорвал на куски ее тело, а теперь вышел из леса и идет к ней, Мисти.
По правилам Запойной игры Мисти Уилмот, когда в голове появляются мысли, что голая бронзовая статуя сейчас набросится на тебя, заключит в металлические объятия и раздавит тебя до смерти своим поцелуем, пока ты будешь срывать себе ногти и разбивать руки до крови о его замшелую грудь — это значит, что надо выпить.
Когда вдруг понимаешь, что ты полуголая и дрищешь в ямку, которую вырыла за кустом, а потом подтираешься льняной салфеткой из столовой отеля, — это значит, что надо добавить.
Спазмы в желудке не прекращались, Мисти обливалась потом. С каждым ударом сердца голову пронзала боль. Кишки скрутило, и она не успела спустить трусы. Горячие струи хлынули по ногам, затекли в туфли. Задыхаясь от вони, Мисти упала лицом вниз, упершись ладонями в нагретую солнцем траву, в крошечные цветочки. Мухи слетелись на запах и принялись ползать по ее ногам. Ее подбородок упал на грудь, и на землю полилась розовая рвота.
Когда вдруг понимаешь, что прошло полчаса, а дерьмо так и течет у тебя по ногам, и над тобой кружат мухи, выпей еще.
Она не рассказывает об этом Энджелу.
Здесь, в исчезнувшей прачечной комнате, Мисти делает зарисовки, Энджел делает снимки. Он говорит:
— Что вы можете мне рассказать об отце Питера?
Отец Питера, Харроу. Мисти он нравился. Она говорит:
— Он умер. А что?
Энджел делает снимок и прокручивает пленку на следующий кадр. Он кивает на надписи на стене и говорит:
— Написание строчных «
Отец Питера, Харроу Уилмот. Все называли его Гарри. Мисти встречалась с ним только раз, когда приезжала в гости перед свадьбой. Перед тем, как она забеременела. Гарри устроил ей долгую, обстоятельную экскурсию по острову Уэйтенси. Они ходили по улицам, он показывал ей облупившуюся краску и просевшие крыши больших домов с гонтовой кровлей. Ключом от машины он выковыривал куски известки из щелей между гранитными блоками церкви. Они видели, как потрескались и вспучились тротуары на Платановой улице. Видели прожилки плесени на фасадах магазинов. Закрытый отель, опустошенный пожаром, был черен внутри и обшарпан снаружи, его оконные сетки покраснели от ржавчины. Ставни перекосились. Водосточные трубы прогнулись. Харроу Уилмот приговаривал: «Из грязи в князи и снова в грязь за три поколения». Он говорил: «Как бы мы ни умножали свои капиталы, дольше трех поколений они не продержатся».
Отец Питера умер вскоре после того, как Мисти вернулась в институт.
Энджел говорит:
— Можете раздобыть для меня образец его почерка?
Мисти продолжает срисовывать надписи. Она говорит:
— Я не знаю.
Просто для сведения: если ты провела день на природе, голышом, вся измазанная в говне и забрызганная розовой рвотой, это еще не значит, что ты настоящая художница.