Дневник. 1873–1882. Том 1

После некоторых объяснений канцлера, великого князя Константина Николаевича и генерал-адъютанта Лесовского государь приказал, чтобы эскадра наша из Америки немедленно возвратилась в Балтийское море; он надеялся, что она успеет дойти до Кронштадта, пока Англия еще остается нейтральной. Судам же, находящимся в Сан-Франциско, велено идти в сибирские гавани Восточного океана. Решение это не понравилось только наследнику цесаревичу, который с досадой заметил, что таким образом мы отказываемся от единственного остававшегося способа применить в дело наши морские силы и нанести вред или по крайней мере угрожать Англии. Не берусь судить, в какой мере он прав; но так или иначе выходит, что мы вовсе бессильны на море и имеющиеся у нас кое-какие плавучие средства скорее составляют для нас обузу, чем подмогу.

Кроме того, решено сегодня же произвести великого князя Алексея Александровича в контр-адмиралы и приказать ему немедленно покинуть фрегат «Светлана», ввиду предполагаемого назначения его на Дунай.

Вечером получено по телеграфу известие, что на Дунае взорван выстрелами нашей батареи и пошел ко дну один из крупных турецких броненосцев.

30 апреля. Суббота. Сегодня при докладе государь сказал, что вчерашнее решение относительно великого князя Алексея Александровича отменено; он остается на эскадре и возвращается в Россию на своем фрегате.

Телеграммы из армии поясняют вчерашнее радостное известие об уничтожении турецкого броненосца: он погиб от бомбы 6-дюймовой мортиры с береговой батареи.

3 мая. Вторник. После доклада ездил я на станцию Николаевской железной дороги, чтоб осмотреть первый санитарный поезд.

Решено, что государь около 21-го числа едет в Дунайскую армию; я сопровождаю его величество. Делаются большие приготовления: для конвоя при Императорской главной квартире формируются сборный батальон и сборный эскадрон из команд всех гвардейских полков; кроме того, отправляются на театр войны 4 эскадрона гвардейских казачьих полков. Опасаюсь, что пребывание государя в армии с огромной свитой, обозом, конвоем будет большим стеснением для главнокомандующего и затруднит его распоряжения.

4 мая. Среда. Заехал в Пажеский корпус на экзамены, потом председательствовал в Военном совете. Туда приехал граф Адлерберг – для некоторых совещаний со мною относительно предстоящей поездки государя в армию. Обедал у их величеств.

5 мая. Четверг. Осмотр государем топографических работ военного ведомства. Перед обедом был у меня французский посол Ле Фло с целью оправдать английского военного агента Велеслея, которого петербургское общество обвиняет в ложных и враждебных донесениях своему правительству о состоянии нашей армии. Распустили слух, будто бы генерал Ле Фло, как всегдашний приверженец России, имел крупное объяснение с Велеслеем и лордом Лофтусом; узнав об этом, Велеслей просил генерала опровергнуть распущенный слух.

6 мая. Пятница. Утром государь потребовал меня во дворец из-за доклада министра финансов о сделанных им новых распоряжениях относительно размера отпускаемого золота. На днях было секретное совещание у государя по поводу устроенной Рейтерном странной финансовой операции. Несмотря на возражения Абазы, решившегося наконец прямо отступиться от солидарности с Рейтерном, несмотря и на то, что Абазу поддержал Валуев, предложенная Рейтерном операция, почти унизительная для России, была утверждена.

Из Зимнего дворца заехал в Аничков дворец по случаю дня именин старшего сына наследника цесаревича. Позже был на смотру части артиллерийских парков, отправляемых отсюда в Киевский округ.

Был у меня граф Шувалов, только что приехавший из Лондона. По его словам, раздражение англичан теперь несколько уменьшилось; он даже считает возможным, по прошествии еще некоторого времени, войти с ними в соглашение относительно возможных результатов нашей войны с Турцией. Он думает, что только этим путем можно устранить вмешательство Великобритании в войну.

Сегодня получены с Кавказа два известия: одно – благоприятное – об удачной атаке наших войск двух передовых укреплений Ардагана, другое – весьма прискорбное – об отступлении наших войск из Сухума и занятии его турками. Курьер привез наконец некоторые письменные объяснения кавказского начальства, которое до сих пор ограничивалось одними телеграммами. Но и полученные объяснения крайне поверхностны; видно одно – неуверенность и трусливость как в самом главнокомандующем, так и в помощнике его, князе Мирском. Оба они видят одни затруднения, жалуются на недостаточность сил (теперь на Кавказе всего до 212 тысяч человек) и, как по всему видно, помышляют более о самосохранении, чем о решительных действиях в Азиатской Турции.