Дневник. 1873–1882. Том 1

С Кавказского театра войны после взятия Ардагана получены только сведения о возвращении главных сил Лорис-Меликова к Карсу; но в то же время весьма грустные известия приходят из Абхазии и Черноморского округа. Отряд генерал-майора Кравченко с трудом открыл себе путь к отступлению, понес потери и перешел на левый берег Кодора у села Наа. Тут уже присоединился он к подошедшим подкреплениям.

Несколько тысяч черкесов, прежних переселенцев с Кавказа, вышли на берег около Адлера; стоявший тут пластунский батальон[125] с большим трудом отступил горами на соединение с отрядом полковника Шелковникова у реки Сочи. Из Кубанской области выдвинуты части войск для преграждения неприятелю путей на северную сторону Кавказского хребта.

18 мая. Среда. Рассчитывая иметь сегодня всё утро в своем распоряжении, я поехал в военные училища, чтобы проститься с выпускниками, но среди этих разъездов случайно наткнулся на фельдъегеря, который объявил, что меня ищут по всему городу и государь ждет меня во дворце. Я вспомнил, что государь имел намерение приехать в город, но не был предупрежден, что будет совещание по политическим делам.

Приехав во дворец, я нашел в кабинете за большим столом, кроме государя и канцлера, также и трех послов – графа Шувалова, Новикова и Убри. Читали опять инструкцию, составленную для графа Шувалова в предстоящих ему объяснениях с британским правительством. Государь очень горячо восставал против некоторых мест проекта, находя, что мы слишком уж уступчивы и, начиная войну, связываем себе руки только ради успокоения Англии. Места эти были изменены, хотя граф Шувалов очень упорно отстаивал необходимость некоторых ограничений в наших планах и предположениях. Государь с горечью говорил о наших государственных людях, которые доводят боязнь войны до того, что сами кричат о нашем бессилии; он прямо указал на министра финансов и припомнил записку, поданную им в Ливадии прошлой осенью. Толки и пересуды в петербургских салонах причинили нам немало вреда, и чем более мы показывали смирения и кротости перед иностранцами, тем они становились нахальнее. Те же слова повторил государь, когда по окончании совещания мы остались вдвоем в кабинете; он прибавил, что высказанное им в совещании послужит полезным уроком для наших трех послов.

26 мая. Четверг. Плоешти. В прошедшую субботу, 21-го числа, было в Царском Селе напутственное молебствие, после которого я возвратился в город, распростился со своей семьей, а в 9 часов вечера опять выехал в императорском поезде по Варшавской железной дороге. До Царского Села доехал я со старшей дочерью Лизой. Государь с наследником цесаревичем и с великим князем Сергеем Александровичем сели в поезд в 11 часов вечера. В свите были, кроме графа Адлерберга, князь Горчаков, князь Суворов, Амбургер, Посьет (до границы), а затем чины военно-походной канцелярии. Доктор Боткин заболел, и вместо него ехал с нами доктор Головин.

Путешествие совершалось обычным порядком. Попеременно присоединялись к поезду местные генерал-губернаторы и командующие войсками (Альбединский, граф Коцебу, князь Дондуков-Корсаков, Дрентельн, Семека). Чем далее подвигались к югу, тем становилось жарче, так что в последние дни мы совсем раскисли.

24 мая вечером переехали границу в Унгени. Здесь государя встретил румынский министр иностранных дел Когэлничану. Сам князь Карл намеревался выехать на границу, но государь отклонил эту встречу, и условлено было, что румынский князь приедет в Плоешти на другой день по приезде туда государя.

Первая встреча на румынской земле, в Яссах, была блистательна: толпа народа приветствовала криками «ура!»; военная музыка – русская и румынская – гремела, ей вторил хор певчих; митрополит говорил речь. Затем в зале станционного дома, украшенной на этот случай лучшими картинами из местной галереи, представились государю прибывшие для встречи его величества первый министр Братиану, бывший военный министр, а ныне начальник Главного штаба полковник Сланичану и генерал Флореску (побывавший два года тому назад в Петербурге), а также местные власти и иностранные консулы.

Отъезд из Ясс сопровождался трагическим случаем. При выходе на платформу государь заметил в толпе раненого русского офицера Кузминского, известного многими своими беспутными проделками: несколько раз был он под судом, разжалован, снова выслуживался, получил в Туркестане Георгиевский крест и напоследок, в прошлом году, снова попав под суд, бежал в Сербию и не являлся в полк, так что наконец последовало повеление отыскать его и, арестованного, прислать в Варшаву, к суду. Судьба хотела, чтобы он попал прямо на глаза государю, который, узнав его, сейчас же приказал арестовать и отправить в Кишинев. Едва государь отошел к вагону и общее внимание обратилось на отходивший царский поезд, как сумасбродный Кузминский тут же на месте заколол себя кинжалом.