Дневник, 1893–1909

В 1 час в Государственном совете молебен и торжественное заседание, в коем постановляется поднести Государю адрес. Ближе знакомые с положением лица утверждают, что нас ожидают в предстоящей войне великие трудности. Мы к ней не приготовлены, японский флот лучше знает морское дело, чем наш; при неудачах китайцы присоединятся к японцам; пути сообщения для нас не обеспечены, угля нет, Сибирская дорога малосильна и т. д.

Годичное собрание в Новом клубе, где получается известие о том, что вышедшая из Владивостока эскадра уничтожила восемь больших японских транспортов и 3 крейсера, везших войска. В Чемульпо два судна — «Кореец» и «Варяг» — взорваны собственным экипажем, спасшимся на французский корабль[812].

30 января. Пятница. В 2 часа Особое совещание. Победоносцев доказывает бесполезность разъяснения законодательным порядком права работать в праздничные дни. Энергически ему возражаю, настаивая на необходимости такого законодательного, а не министерски-циркулярного разъяснения. Со мной соглашаются все присутствующие, и сам Победоносцев отступает от своего мнения.

Сабуров сообщает, что Сольский вместе с управляющим Министерством финансов и государственным секретарем соображали возможность сокращения расходов на нынешний год. Сбережения эти вместе с остатками от доходов в прошедшем и текущем годах из присоединения 300-миллиионного фонда дают на первое время достаточные средства для ведения войны. Обо всем этом на днях будет судить Финансовый комитет. Заезжаю в клуб, где никаких новых военных известий не нахожу.

31 января. Суббота. У Витте. Он, видимо, чувствует себя обиженным, что отстранен от всякого участия в обсуждении являющихся необходимыми финансовых мер. Считает невозможным усиление выпуска кредитных билетов без одновременного закрытия размены их на золото; весьма мрачно смотрит на ближайшее будущее. Туркестанский генерал-губернатор Иванов, располагавший[813] пробыть в Петербурге еще месяц, внезапно уезжает в Ташкент, где состоится мобилизация Туркестанского военного округа в видах угрозы англичан со стороны Индии. Известия с морского театра войны продолжают быть печальными.

Февраль

1 февраля. Воскресенье. Из Богословских заводов получается телеграмма о призыве на войну значительного числа заводских рабочих. Война с первых же дней дает себя чувствовать всем сторонам народной жизни. У графа Сольского разговор на эту тему; он надеется, что войну удастся локализировать Манчжурией и Кореей. Сообщаю ему, что один генерал, желавший служить в Манчжурии, получил при представлении Государю следующий ответ: «Вы мне нужнее в Туркестане, пора с оружием в руках положить конец английским козням».

У графа Палена: он в мрачном отчаянии при виде того, что происходит и чего еще надо ожидать. В клубе нахожу известие, что русский крейсер «Боярин» наткнулся на русскую мину и взлетел на воздух.

3 февраля. Вторник. Завтрак с Котовым, Боткиным и Бобринским. Сбор с устраиваемой в училище выставки обращен на пользу жертв войны. Совет училища постановляет не останавливаться ни перед какими расходами при устройстве той выставки.

Плеске, которому остается жить самое короткое время[814], назначен членом Государственного совета. Кандидатами на пост министра финансов называют Коковцова, Лобко, Рухлова. Министром народного просвещения назначают директора Псковского Кадетского корпуса Шильдера[815]. Несколько лет тому назад я его знал мелким офицером Семеновского полка, взятым в воспитатели великого князя Алексея Михайловича. После смерти этого ребенка Шильдер был назначен инспектором в Александровский лицей. Назначение состоялось по ходатайству Мещерского.

4 февраля. Среда. Общее собрание Государственного совета. Сольский объявляет, что по повелению Государя он, при участии управляющего Министерством финансов Романова и государственного секретаря Коковцова, рассмотрел сметы всех министерств на 1904 год и сделал сокращения на сто тридцать семь миллионов. Замечания министров на эти предположения будут рассмотрены в Департаменте экономии при участии всех министров. Заседание проходит в том, что почти по всем подлежащим рассмотрению в этот день делам отвергаются все сколько-нибудь значительные ассигнования. Сидящий возле меня Ванновский говорит мне, что следовало бы членам Государственного совета отказаться от своего жалования на военные издержки. В ответ на это я ему рассказываю, что в 1854 году, при открытии Восточной войны[816], Безобразов и Дурасов, сенаторы общего собрания, в коем я служил секретарем, сделали это предложение, и император Николай в ответ сказал, что они дураки. Встречаю человека, видевшего Рихтера после свидания его с Государем. Этот прекрасный и душевно преданный Государю человек, обливаясь слезами, сказал нашему общему знакомому: «Это — конец династии, это — гибель России».

Вечером — квартет.