Дневник, 1893–1909

5 февраля. Четверг. Во время заседания Департамента государственной экономии Коковцов был вызван к Государю. Возвратясь оттуда в Совет, он объявил, что назначен министром финансов. Карьера Коковцова такова: в бытность мою государственным секретарем открылась вакансия помощника статс-секретаря. Школьный товарищ мой, честнейший и благороднейший человек, сенатор Репинский, горячо рекомендовал мне Коковцова, не желавшего более служить в тюремном управлении под начальством Галкина, которого Коковцов при свидании со мной выставлял в весьма черном свете. Я решился назначить Коковцова помощником статс-секретаря. Впоследствии он сделался товарищем министра финансов. Когда зашла речь о переходе Плеве с должности государственного секретаря в министры Великого княжества Финляндского, то, опасаясь назначения государственным секретарем Стишинского, я, вследствие просьбы Витте, рекомендовал великому князю Михаилу Николаевичу в преемники Плеве Коковцова. Вакансия государственного секретаря открылась, однако, лишь по назначении Плеве министром внутренних дел. Теперь ему противопоставлялись кандидаты на пост министра финансов Философов и Шванебах. Коковцов — человек умный, способный, трудолюбивый, годный для ведения дел текущих, но никак не государственных. Характер его не имеет ничего доблестного; ни к каким высшим идеалам он не в состоянии стремиться. Он полон подобострастия и низкопоклонства, прикрываемых подобием суровости.

6 февраля. Пятница. Заезжает Нольде просить о содействии проведению в государственные секретари Кауфмана. Заявляю о своем в этом отношении бессилии. Приезжает Витте; говорим о современных делах; между прочим рассказывает, что получил от великого князя Алексея Александровича такую записку: «Государь никогда не простит Вам той твердости и откровенности, с которой Вы полгода тому назад предсказывали ему в моем присутствии те несчастия, которым мы ныне подвергаемся».

В числе кандидатов на государственного секретаря упоминается князь Алексей Оболенский. Куропаткин назначен командующим войсками Манчжурии, Макаров — командующим эскадрой, находящейся в Порт-Артуре. Алексееву повелено переехать в Харбин. Приходит Кауфман, служивший при мне во время моей ревизии, потом в Государственной канцелярии, а затем рекомендованный мной в товарищи главноуправляющего учреждениями императрицы Марии, откуда ушел вследствие недостойных интриг; честный и способный к трудовой жизни человек, едет уполномоченным от Красного креста в Манчжурию. Был бы весьма рад назначению в государственные секретари. В 5 часов вист в клубе с великим князем Владимиром Александровичем. Новых известий нет. Вечером обсуждаю с сыном Петром (который при первом известии о войне заявил о своем желании ехать в действующую армию), куда ему ехать — в Манчжурию к Куропаткину или в Туркестан к Иванову.

7 февраля. Витте рассказывает, что 6 месяцев тому назад он предостерег Государя, предсказывая все те несчастья, коим мы теперь подвергаемся, и так как это заявление лишь разгневало Государя, то Витте чрез близкое к императрице Марии Федоровне лицо передал ей сущность своего взгляда. Императрица вызвала великого князя Алексея и министра иностранных дел Ламздорфа, которые оба подтвердили то, что сказал Витте. Теперь, когда он уволен от обязанностей министра финансов и предсказания его начали осуществляться, императрица вызвала его и выслушала его объяснения. Витте уведомляет, что Сольский обещал ему включить в число кандидатов на должность государственного секретаря Алексея Оболенского.

8 февраля. Воскресенье. В «Правительственном вестнике» напечатан указ о назначении Куропаткина командующим войсками Манчжурии с увольнением от должности военного министра. Такое самопожертвование со стороны Куропаткина выставит его благородный характер в настоящем свете и на некоторое время заставит молчать его многочисленных врагов.

Витте уведомляет меня запиской, что Сольский обещал ему включить в число кандидатов на должность государственного секретаря Алексея Оболенского и просит меня поддержать эту кандидатуру перед великим князем Михаилом Николаевичем. Одновременно узнаю, что Сольский сегодня же везет к Государю указ о назначении Икскуля. В 6 часов я у великого князя Владимира Александровича, который искренне и глубоко удручен нынешними событиями. Рассуждает весьма здраво о наших неудачах; не сомневается, что, хотя бы ценой огромных жертв, мы победим Японию, но что в результате никакой для России пользы и выгоды Европой допущено не будет. Вильгельм, ненавидящий Англию, заверяет в том, что на него мы можем рассчитывать. Великий князь передает мне письмо князя Вяземского о смерти Пушкина, замечательное по благородству чувств и смелости их выражения.

Вечером заходит Кауфман, имевший также надежду на получение государственно-секретарской должности. Он уезжает уполномоченным Красного креста в Иркутск. Рассказывает мне, что в бумагах своего дяди нашел записку Скобелева, изучающую возможность похода в Индию. Записку эту он представил Государю.