Дневник. 1914-1916

Все это солдаты прекрасно знают и возмущаются глубоким, молчаливым возмущением. Недалеко то время, когда прорвется молчание, – и начнется большое дело, дело «О безответственности российских Скалозубов».

19 февраля

Недовольные

Интеллигентная часть общества, так или иначе соприкоснувшаяся теперь с народом, ближе увидевшая и узнавшая его, составляет, конечно, известное мнение, делает выводы и заключения. И часто слышишь такие неожиданные и близорукие заключения, что делается тошно и неловко за этих интеллигентов. В лазаретах, различных комитетах и обществах, в питательных пунктах, в отрядах, в санитарных поездах – словом, там, где соприкосновение это непосредственно, подобные факты близорукости выступают особенно ярко. Люди, так или иначе призванные только давать, жертвовать и уступать, начинают слишком: высоко ценить свое дело, впадают в самообожание, ждут непременной, постоянной и высокой награды в виде проникновенного сердечного сочувствия, в виде ласковых и жадных взглядов, в виде слез бесконечной благодарности. И вот, склонясь над солдатом, видят иной раз в лице его тупое молчание, равнодушие, безразличное спокойствие, а иногда и злобу. Не учитывая его состояния, недавних мучительных дней, наизнанку выворотивших все мысли и чувства; не учитывая истерзанности и оскорбленного тысячу раз самолюбия; наконец, не учитывая его простой, непосредственной психологии – закрывать душу после каждого действительного или мнимого оскорбления, – работники вместо благодарности получают что-то совсем другое, на нее непохожее. Это общее, это касается всех; но есть еще такие несчастные интеллигенты, которым воспринимать это приходится сугубо, которые как-то чаще других попадают лишь на определенную категорию народа – на недовольных. Эта категория особенно дает себя чувствовать во время войны и в большинстве создает деморализацию, распущенную критику и недовольство у тех слабых, которые привыкли идти за горланами. Недовольные есть, конечно, в каждой части общества, и всюду они вносят деморализацию. Видите ли, здоровое недовольство, конечно, необходимо, т. е. это будет уже и не недовольство, когда начинают протестовать, имея в виду определенную перспективу, когда протестуют во имя определенного принципа или плана. Но есть вот это паршивенькое недовольство во имя самого себя. Если такой недовольный попадет в лазарет, он начинает хулить пищу, уход, санитарные условия лазарета; о полку своем он рассказывает самые невероятные вещи, дикие слухи передает за факты, которые вдобавок сам же и видел. Эти и у себя в деревне были вечными протестантами: в миру их не любили, на сходках не слушали, хотя они и горланили всех громче. Это люди с очень больным самолюбием, трусливые, робеющие высказать свое мнение. Протестуя, они хотят показать, что им слишком мало предлагаемого, что у них замыслы широкие, что голова у них светлая и ум дальнозоркий. На деле они трусишки, не ударят палец о палец и плана никогда и никакого предложить не могут.

Так вот, соприкасаясь с этой небольшой сравнительно категорией недовольных, следует быть особенно осторожным и по ним не делать больших заключений.

23 марта

По окопам

Наша летучка стояла у Стыри, до реки было верст 5–6. В окопах я был еще осенью; тогда она поражала своей загаженностью, неблагоустроенностью. Дело спасала река – естественный заслон, а не наши искусственные укрепления. Теперь, по весне, мне снова пришлось побывать в этих окопах. Картина другая – образная, бодрящая, успокоительная. Вдвоем с товарищем пришли мы к полковнику Глыбовскому – примирившийся, милый человек. Вошли в землянку. «Садитесь, господа». Сели. Мы пришли по делу: надо сговориться о том, как бы переправить раненых на дрезине прямо на станцию, минуя дивизионный лазарет, докуда верст 6–8 им приходится маяться на двуколках. Поговорили, но вопрос оставили открытым, на то были свои причины.

– И не скучно вам здесь, полковник?

– Ничего, прижился. – Он обернулся я стене, что-то снял и бросил: – У меня, как видите, свое хозяйство: клопы, блохи, даже тараканы имеются. Правда, дела мало… Изредка попаливают. Видели, тут у землянки какую яму вырыло – это на днях снаряд угодил. Ну и мы не дремлем, угощаем добросовестно.

Дверь отворилась.

– Позвольте войти.

– Пожалуйста.

Вошел быстрыми, мелкими шагами поп. С ним был мой знакомый офицер.

– Господин полковник, до вашей милости.

– Что скажете, батюшка?

– Да вот раз в жизни привелось. Больше уж никогда не случится, не откажите.

– О чем, батюшка, о чем?

– Да насчет окопов, посмотреть бы.

– Опасно. Там постреливают, греха бы не случилось.

– Да ведь на всю жизнь, господин полковник, на всю жизнь. Больно охота посмотреть. Окопы там, говорят, окопы, а что они такое значат – понятия не имею. Так, господин полковник, уж пожалуйста.

– Ну если уж такой вы храбрый – что ж, пойдемте. Только разделиться надо, господа, кучей не надо идти – по двое пойдем.