Дневник (1918-1919)

Из Мотовиловки мы долиной речушки к вечеру пришли в село Салтановку. В сумерках мы искали ночевки у попа. Попа не было дома, как нам сказали, а без него впустить не могут. Учителя тоже дома не было, а в крестьянские хаты ночью проситься не хотелось. Вокруг нас тем временем собралась группа парней. Кто-то из них посоветовал нам пойти в школу. Школа пустовала, незамкнутая еще со времен, когда были здесь галичане. Хоть там и грязно было, но переночевать все же можно. Из разговоров в школе с парнями я увидел, что они были национально сознательные. Мы не скрывали того, кто мы такие. Я резко высказался о современных нравах в украинском селе, когда, мол, своих, как-никак, а видных людей, вот хотя бы профессора политехники и меня, секретаря Центральной Рады, никто в дом на ночь не пригласит.

Мои слова произвели большое впечатление. Кто-то из парней бросился сразу же из дома, а через некоторое время вбежал в дом молодой парень, хорошо одетый, интеллигентного вида. Это, как оказалось, был подстаршина нашей армии во времена Центральной Рады. Закончил он какую-то школу, а теперь, осев дома, выполняет при всех властях обязанности сельского писаря. В сопровождении парней пошли мы в усадьбу этого писаря при украинской власти и секретаря сельсовета при власти советской.

А было то довольно далековато от школы. По дороге группа наша уменьшилась, много парней разошлось по домам. Пришли мы в хату поздно ночью, уже все там спали, но молодой хозяин разбудил своих родителей, рассказав, очевидно, кого привел на ночь, и нас, как бы нам ни хотелось спать, все же задержали, пока не приготовили какой-то яичницы. Профессора разместили в комнате, а я же попросился в стодолу.

Утром мы отправились в дорогу, направляясь на станцию Васильков. Долго пришлось идти вдоль реки Стугны, сначала правым ее берегом, а затем, перейдя мост, и левым. Достаточно низко, почти по самому лугу и все время вдоль левого берега тянется здесь древний вал. С каких времен эта фортификация, — неизвестно до сих пор нашей науке. То ли со времен Киевской Руси, а может, и еще более древних, а может — из каменного еще века! Пока нам приходится идти вдоль вала, приближаемся к нему непосредственно, и я все время, забыв обо всем на свете, иду по тому валу, все ища по земле глазами какие-то остатки старины, признаки того времени, когда тот вал насыпали. К сожалению, кроме совсем недавних черепков, ничего не нахожу.

Шли мы, очевидно, по знаменитым Васильковским степям. Глазами ищу на юго-востоке могилы, с которыми связано так много легенд: где-то здесь должно быть Перепятово поле с древними скифскими могилами — Перепятом, Перепятихой и несколькими меньшими. Раскапывала их когда-то Киевская археологическая комиссия, а Т. Шевченко, как художник при этой комиссии, оставил нам интересные рисунки и самих могил до и после раскопок.

Снова у красных

Возле небольшой деревушки, через которую вела дорога на станцию, мы увидели двух всадников. Они нас узрели и пустили лошадей во весь опор к нам. После коротких вопросов, кто мы и откуда, повели нас в село. Село, которое скрылось между садами, было занято красными. Вели нас какое-то время по улице, плотно заставленной возами, полными разного домашнего скарба. На многих возах или около них сидели женщины.

Возле одной хаты нас остановили и сказали сидеть и ждать дальнейших распоряжений. Эта хата была, наверное, центром окрестного обоза. Кто был старшим в той группе людей, сидевших во дворе, мы не узнали. Нас поручили охранять этим людям, и они нас охраняли. Были то все николаевские рабочие, украинцы, но между ними было несколько мужчин абсолютно крестьянского типа, типичных, как говорится, «тавричан», то есть богатеньких по виду хозяев, — по современной терминологии «кулаков», которые тоже почему-то пошли с красными.

Особенно заинтересовал меня один чернявый крестьянин в возрасте лет тридцати, плотный, даже немного толстый. Лицо спокойное, разумное, энергичное; сам молчаливый, но видно, по какой-то причине уважаемый другими. Уселись мы на завалинке, сняли свои узлы. Никакого интереса к нашим вещам никто не проявил. Начались разговоры, конечно, с вопросов: кто, куда и откуда. Мы уже из предыдущего опыта считали нужным не скрывать свои фамилии и социальное положение. Одно только беспокоило: как объяснять, если надо будет, наш уход из рук фастовской группы. Кто-то из нас первый сказал, что нас там отпустили во время суматохи, второй тоже стал той версии держаться, но голову все время сверлила мысль о том, как выпутываться, если окажется, что это те же самые фастовцы.